Агилета - Святая с темным прошлым

– По случаю, – невиннейшим голосом объявила она.

Офицер покачал головой:

– С тобой говорить – что крепость штурмовать.

Василиса опустила глаза, кровь бросилась ей в лицо.

– Какая ж я крепость супротив вас, – произнесла она тихо.

Выжидательная тишина разлилась между ними, как река в половодье, и ни один не решался начать к другому переправу.

– А правду ли говорят, – спросил вдруг офицер, внимательно изучая Василису взглядом, – что ты наставления мудрые даешь?

– О чем меня спросят, о том скажу, что знаю, – вновь ускользнула от прямого ответа девушка.

– Много ли ты знаешь в твои-то годы?

– Много не много, а ответить хватает.

– Дай тогда и я спрошу, – улыбнулся офицер на вид безмятежно, но (сие очевидно было для Василисы) с внутренним напряжением. – Чего мне, по-твоему, остерегаться следует? Только не говори, что вражеской пули! – насмешливо добавил он.

– Ну, от пули на войне не уберечься, – медленно проговорила Василиса, не нащупывая ни единой незримой нити, что тянулась бы от него и за которую можно было бы ухватиться. Но тут вдруг опять кольнуло ее воспоминание: ни дать ни взять, актер перед ней стоит! Та же приятственная маска на лице и тщательно скрываемая под этой маской душа. И, против воли, вырвалось у нее:

– От лицедейства одна беда, ваше благородие! Оно невесть до чего довести может!

Каменно-неживым стало на миг лицо офицера, как если бы девушка предрекла ему скорую смерть. Но тут же он вновь овладел собой и улыбнулся «пустыннице» с дружелюбным высокомерием:

– До чего же оно довести может?

– Да вот… до Таврической области, – печально ответила Василиса, вспоминая свой путь.

На сей раз офицер ничем себя не выдал, и лицо его продолжало сохранять прежнее выражение. Но, судя по тому, как медленно произносил он следующие слова, потрясение его было велико:

– Не пойму я, о чем ты толкуешь! Разве ж я актер?

Василиса отвела взгляд. Слово «нет» по каким-то неведомым ей причинам застревало в горле.

– Что ж, и на том спасибо! – сказал офицер с напряженной улыбкой. – Буду знать, что на театре мне не место!

Неожиданно резко повернувшись, зашагал он вниз по тропе. Василиса подалась было за ним, но, смирив себя, замерла, дыша глубоко и мучительно.

Через несколько шагов офицер, принудив себя к вежливости, остановился и обернулся:

– Ну, бывай здорова, пустынница! Молись за раба Божьего Михаила! – попрощался он с ней без малейшего тепла в голосе.

Василиса молча кивнула, не сводя с него взгляда и с ужасом и восторгом ощущая, как рвет свои путы стреноженная ее душа и устремляется в неведомое доселе чувство, как в чистое поле.

Неистребимо человеческое желание заглянуть в собственное будущее, что бы оно ни сулило! Всячески осуждая гадание и ворожбу, Церковь, тем не менее, признает, что люди особой духовной прозорливости, именуемые старцами, способны не только дать человеку, пусть и впервые представшему перед ними, верное наставление, но и предсказать его судьбу. Посему поток желающих получить совет и предсказание из достойных уст не иссякает с древнейших времен и по сей день.

Старцы – практически всегда монахи либо отшельники, как правило, люди не молодые, хотя последнее не является обязательным условием. Как знать, в каком возрасте человек стяжает духовные дары? Так что молодость Василисы не отпугивала тех, кто поднимался к ее пещере, а сомнений в ее исключительности у гостей не возникало. Вдумайтесь: в том мире, где каждый стоит на строго определенном месте сообразно сословию и полу, девушка, ведущая монашеский образ жизни в одиночку, практически в чужой стране, не могла не восприниматься как уникальное явление.

Уникальность ее была очевидна не только для женщин, но и для того единственного мужчины, что посетил Василису в ее уединении. И вот почему.

В жизни раба Божьего Михаила лицедейство сыграло, по своему, не менее роковую роль, чем в жизни Василисы. Баловень судьбы, отпрыск древнего дворянского рода и наследник немалого состояния, он если на что-то и мог пожаловаться, так это на свою природную склонность к артистизму, что незадолго до встречи с Василисой подвела его под монастырь.

В раннем детстве потеряв мать, Михаил (точнее, Михайла, как тогда произносилось это имя), однако, не чувствовал себя обделенным родительской любовью. Его отец, военный инженер, чьи работы до сих пор можно увидеть в Санкт-Петербурге, внимательно и трепетно руководил воспитанием и образованием сына. Вместо того чтобы с ранних лет сдать мальчика на казенный кошт в какой-нибудь пансион и не знать проблем, связанных с отцовством (не так ли поступало множество других дворян?), Ларион Матвеевич до двенадцати лет обучал сына дома, а затем устроил его в артиллерийско-инженерную школу, которую мальчик посещал как современные ученики – живя при этом дома. Это было редкостью в те времена, но еще большей редкостью было то, что Ларион Матвеевич сам работал в вышеупомянутой школе в качестве преподавателя, не желая разлучаться с сыном.