Дэвид Вейс - Возвышенное и земное

В прошлом месяце он уже четыре раза обращался к этому богатому купцу и брату по масонской ложе с просьбой одолжить ему денег и некоторую сумму получил.

Но что же еще сказать? Объяснить Пухбергу, что последние недели были самыми тяжелыми в его жизни, и смерть дочери, и болезнь Станци окончательно истощили его карман? Что за последние полтора года их трижды выселяли из квартиры и теперь, в тот момент, когда он пишет это письмо, теперешний хозяин угрожает засадить его в тюрьму, если он не погасит долга?

Мысли его снова обратились к дочери, умершей десять дней назад. Доктор Клоссет поставил диагноз – кишечные спазмы, но он-то понимал: ребенка свела в могилу их бедность, Вольфганг отложил письмо в сторону. Надо дождаться почты, вдруг подойдет какая-нибудь помощь? Двести гульденов, которые он получал от императора каждые три месяца, должны были прийти 1 июля, а теперь уже 8-е. Сегодня деньги могут прийти. И вдруг Вольфганга охватил страх, а что, если эти деньги, хоть сумма и незначительная, перечислены в фонд войны с Турцией? «Дон-Жуан» все еще шел на венской сцене, но композитору за спектакли больше ничего не полагалось, и поговаривали, будто император из-за военных расходов собирается запретить все постановки опер: и те, что уже шли на сцене, и те, что готовились.

Погруженный в мрачные мысли, Вольфганг не заметил, как в комнату вошла Софи с Карлом Томасом. Ребенок, несколько дней не видевший отца, бросился с веселым криком ему на шею, а Вольфганг, испугавшись, как бы не разбудить Констанцу, поспешил отодвинуть кресло подальше от постели и успокоить сына; оставленный открытым перочинный ножик соскользнул со стола и вонзился ему в ногу. Вольфганг героически сдержался и кивнул Софи и сыну, приглашая тихонько выйти в гостиную.

Рана серьезная, сказала Софи, но Вольфганг только отмахнулся: ничего страшного.

Перевязывая рану, Софи думала: подчас Констанца по примеру матери пользуется болезнями как оружием, но ведь с Вольфгангом этого вовсе не нужно, он и без того верный муж, у него такое сердце, что жить он может только с горячо любимой женщиной.

Софи – единственная из Веберов, не считая Констанцы, кому Вольфганг полностью доверял, – сменила его у постели сестры. Он повел Карла Томаса в сад проверить сделанную им игрушку – волчок.

– Папа, а где Терезия? – спросил мальчик.

– Она ушла от нас.

– Навсегда? – Так уже случилось раньше, с его крошкой братом.

Вольфганг кивнул, не в силах говорить.

– А куда ушла Терезия, Папа?

– Туда, Карл, где все ее будут любить.

– А у меня будет еще братик или сестричка? Ты мне обещал.

– Не знаю. – При всем желании иметь большую семью риск становился слишком велик. И прежде чем Карл Томас успел продолжить расспросы, – а мальчик любил расспрашивать Папу, потому что Папа не в пример бабушке или другим взрослым всегда с охотой отвечал, – беседу их прервали: пришла почта.

Вольфганг получил несколько писем и, увидев на одном королевскую печать, повеселел. Должно быть, квартальное жалованье, вот уж поистине кстати. Теперь не придется обращаться к Пухбергу. Но, вскрыв письмо, он почувствовал горькое разочарование.

Письмо было от фон Штрака. По просьбе императора Иосифа камергер сообщал господину Моцарту, что его величество остался весьма доволен сочиненной им боевой песней для сражающейся армии. Песня эта поднимает боевой дух солдат.

Пришла весточка и от ван Свитена, барон спрашивал, не заинтересовало бы Вольфганга положить на музыку одноактную пьесу Гете. Немецкого поэта, восторженного почитателя творчества Моцарта, писал ван Свитен, совершенно покорила музыка «Похищения из сераля» и «Свадьбы Фигаро», и он был бы счастлив войти в содружество с композитором. Только такой композитор, как Моцарт, может сделать из его пьесы оперу, достойную ее сюжета.

При иных обстоятельствах Вольфганга, знакомого с творчеством Гете, заинтересовало бы подобное предложение, но теперь он был слишком подавлен. К тому же разве могло это обеспечить ему постоянный доход, в чем он в данный момент больше всего нуждался? Нет, придется отказаться. Писать партитуру оперы без официального заказа – непозволительная роскошь.

С этой же почтой пришло письмо и от Стефана Сторейса. Стефан, прибывший в Лондон, сообщал Вольфгангу, что в Европе огромный спрос на музыку, что Энн заработала четыре тысячи гульденов за концерт в Лейпциге, и умолял Вольфганга еще раз подумать: может, он все-таки отважится приехать к ним в Лондон.