Дэвид Вейс - Возвышенное и земное

Вторая часть Andante была настолько насыщена его личными переживаниями, что Вольфганг, играя, не подымал ни на кого глаз. Он написал ее в до миноре – тональность эта передавала всю глубину охватившего его горя. Струны изливали почти невыносимую печаль, но даже в самых трагических местах мелодия сохраняла певучесть. На его памяти Брунетти никогда не играл так прекрасно; доволен был Вольфганг и своим исполнением. Все меркло по сравнению с основной элегической темой – она звучала необычайно выразительно. В глазах Вольфганга блестели слезы, но он не плакал. Никто не должен догадываться, как много значит для него эта часть. Того, что он сказал музыкой, вполне достаточно.

Те, кому приходилось страдать, поймут его.

Третья часть – это больше дань тому, чего ждала от него публика. Rondo – его следовало исполнять presto – лилось вдохновенно и грациозно, и каждый инструмент получил возможность показать себя. Но сверкающая, нарядная музыка не стала от этого легковесной. Изящные арабески ни па минуту не затушевывали основную тему. И каждый инструмент оставался частью единого величественного целого.

Графиня Тун сидела потрясенная. Моцарт, которого она слушала сейчас, – это совсем не тот Моцарт, которого она знала много лет назад. «Концертная симфония» ми-бемоль мажор явилась откровением и неожиданностью, так глубока и подчас так скорбна была эта музыка. Во время исполнении второй части графиня чуть не прослезилась, хотя сентиментальность не; была ей свойственна. Вольфганг, казалось ой, вложил в свою симфонию сознание трагизма человеческого существовании и фатализм, которого раньше в его вещах не наблюдалось. Какие глубокие переживания положены в основу итого произведения! Она видела, что граф Пальфи тоже растроган, да и многие другие. Не скрывал скуки один лишь Колоредо. Архиепископ хотел уйти со второй части – графиня это заметила, – но его удержал интерес, с каким слушал музыку князь Голицын. Вольфганга окружили восторженные почитатели, поздравляли с прекрасной симфонией и превосходным исполнением. Все высокопоставленные особы разделяли чувства графини, и только отец и сын Колоредо продолжали сидеть поодаль от всех, в окружении своей свиты.

Графиня Тун присоединилась к группе почитателей Моцарта в тот момент, когда Брунетти, опьяненный похвалами, воскликнул:

– Моцарт, для человека, не любящего скрипку, вы написали превосходную скрипичную музыку, – и тут же, спохватившись, прибавил: – Особенно она выиграла в моем исполнении.

– Вы были на высоте, – сказал Вольфганг, – скрипка в ваших руках звучала удивительно непринужденно и благородно.

– Вы не верили, что я на это способен, не правда ли?

– Я написал для вас несколько скрипичных концертов. Разве вы не помните, Брунетти?

– Ну, когда это было! А знаете, – воскликнул он, словно его что-то осенило, – ваша «Концертная симфония» скорее похожа на скрипичный концерт!

– Но и на симфонию одновременно, – сказал Бенно, – ее темы звучат поистине с симфонической мощью.

– Это ваша заслуга – ведь вы дирижировали оркестром уверенно, с чувством меры и большим вдохновением.

– Вольфганг, я дирижировал симфонией так, как она написана. Я сделал все, что мог, для столь великолепного произведения искусства.

Граф Пальфи сказал:

– Господин Моцарт, вы должны выступить у меня дома.

– Я почел бы за честь, ваше сиятельство, но без разрешения его светлости не могу.

– Мне он не откажет, – заявил граф Пальфи. – И потом, я хочу представить вас Стефани. На него можно положиться. Он главный режиссер, инспектор нашей немецкой оперы, а также любимец императора.

– Ваше сиятельство, могу ли я надеяться выступить перед императором?

– Постараюсь это устроить, – откликнулась графиня Тун. – У меня будет музыкальный вечер, и император обещал почтить его своим присутствием.

– Мне не хотелось бы показаться навязчивым, – сказал Вольфганг, хотя выступление перед Иосифом II было его заветной мечтой, тут же мелькнула мысль: Бонно уже за семьдесят, он скоро выйдет в отставку и, хотя по чину за ним следовали Сальери и Штарцер, место могло бы найтись и для него. – Но моя музыка может развлечь императора, когда-то она ему нравилась. Для меня это была бы большая честь.

– А для нас честь – слушать вас, – сказала графиня Тун. – И на это тоже потребуется разрешение его светлости?

– Если приглашение будет исходить от императора, то нет. Ему, я думаю, его светлость не откажет.