Эдвард Радзинский - Николай II - жизнь и смерть

Скрытный царь не захотел оскорблять Николашу этими подозрениями. Он попросту решил заявить министрам: «В такой критический момент верховный вождь армии должен встать во главе ее».

Так он принял решение, которое обществу показалось совершенно безумным.

По Петрограду поползли ужасные слухи: царь смещает Николашу и сам становится Верховным Главнокомандующим. Это был шок. Николай Николаевич, с его авторитетом, популярностью в армии, — и слабый царь, а тут еще слухи о царице-немке, ее сношениях с врагом и грязным «Старцем»!!!

Мать поняла: это катастрофа.

Нежный друг Маленькой К., великий князь Андрей Владимирович, записал в своем дневнике 24 августа 1915 года:

«Днем был у тети Минни (императрица-мать Мария Федоровна. — Авт.) на Елагином острове, нашел ее в ужасно удрученном состоянии… она считает, что удаление Ник. Ник. приведет к неминуемой гибели… Она все спрашивала: «Куда мы идем, куда мы идем? Это не Ники, не он… он милый, честный, добрый — это все она… Она одна ответственна за все, что происходит. Это сделал не мой дорогой мальчик!.. Когда мама была у нее, она еще прибавила, что это ей напоминает времена императора Павла I, который начал в по-следний год удалять от себя всех преданных людей, и печальный конец нашего прадеда ей мерещится во всем ужасе…

В истории не было примера со времен Петра I, чтобы цари сами становились во главе своих армий. Все попытки к этому, как при Александре I в 1812 г., так и при Александре II, дали скорее печальный результат…»

Николай уезжал в Ставку. Это был самый трудный для него отъезд. Он должен был объявить Верховному свое решение. Огромному Николаше, перед которым он робел, в его раскаленном от солнца вагоне.

В поезде его, как всегда, ждало ее письмо.

Она: «22.08.15. Мой родной, любимый… Никогда они не видели раньше в тебе такой решимости… Ты наконец показываешь себя Государем, настоящим самодержцем, без которого Россия не может существовать… Прости меня, умоляю, что не оставляла тебя в покое, мой ангел, все эти дни. Но я слишком хорошо знаю твой исключительно мягкий характер… Я так ужасно страдала, физически переутомилась за эти два дня, нравственно измучилась (и буду мучиться все время, пока в Ставке все не уладится и Николаша не уйдет, — только тогда я успокоюсь)… Видишь, они боятся меня и поэтому приходят к тебе, когда ты один. Они знают, что у меня сильная воля и я сознаю свою правоту — и теперь прав ты, мы это знаем, заставь их дрожать перед твоей волей и твердостью. Бог с тобой и наш Друг за тебя… Пусть охранят святые ангелы твой сон! Я возле тебя всегда и ничто нас не разлучит…»

Николаша сразу понял: игра проиграна. Бывший Верховный держал себя безукоризненно.

Он: «25.08.15… Благодарение Богу, все прошло — и вот я с этой новой ответственностью на моих плечах… Но да исполнится Воля Божья… Все утро этого памятного дня, 23 августа, прибывши сюда, я много молился и без конца перечитывал твое письмо. Чем больше приближался момент нашей встречи с Николашей, тем больше мира воцарялось в моей душе. Николаша вошел с доброй бодрой улыбкой и просто спросил, когда я прикажу ему уехать. Я таким же манером ответил, что он может оставаться на два дня. Потом мы поговорили о вопросах, касающихся военных операций, о некоторых генералах и пр. — и это было все. В следующие дни за завтраком он был очень словоохотлив и в хорошем расположении духа, в каком мы его редко видели в течение многих месяцев… Выражение лица его адъютантов было самое мрачное и это было даже забавно…»

Он стал Главнокомандующим отступающей армии.

С этого момента со всем темпераментом, со всей своей страстью и, что еще страшнее, со всей неукротимой своей волей она начинает ему помогать руководить страной и армией.

Она: «30.08.15. Мой любимый, дорогой… Следовало бы отделаться от Гучкова, но только как — вот в чем вопрос. В военное время нельзя ли выудить что-нибудь, на основании чего его можно было бы засадить? Он добивается анархии, он против нашей династии, которая, как говорит наш Друг, под защитой Господа…»

Уже в это время омерзительные рисунки, постыдные разговоры о жене Верховного Главнокомандующего, о повелительнице страны становятся обыденностью.

Она: «Боткин рассказал мне, что некто Городинский (Анин дружок) в поезде услыхал разговор двух господ, говоривших обо мне мерзости. Он дал им обоим пощечины…»

Он: «31.08.15. Как я благодарен тебе за твои письма. В моем одиночестве они являются единственным моим утешением — с нетерпением я жду их прибытия… Теперь несколько слов о военном положении: оно представляется угрожающим в направлении Двинска и Вильны, серьезным в направлении Барановичей и хорошим на Юге… Серьезность заключается в слабом состоянии наших полков, насчитывающих менее четверти состава. Раньше месяца их нельзя пополнить: новобранцы не подготовлены и винтовок очень мало… На наши износившиеся железные дороги уже нельзя полагаться как раньше. Только к 10 или 12 сентября будет закончено сосредоточение войск. По этой причине я не могу решиться приехать домой раньше указанных чисел. Твои милые цветы, которые ты дала мне в поезде, еще стоят на столе — они только чуть-чуть завяли…»