Эдвард Радзинский - Наполеон - Жизнь после смерти

Думаю, Бертран не прав. Слишком часто император искал смерти в бою. А для него это был бой. Последний бой… Да и Киприани… нет, верный пес может действовать только по приказу хозяина!

Хотя, как говорится в романах госпожи Жорж Санд, «тайну знает только могила».

Предсказания императора оказались столь же точны, как и диспозиции его сражений. Через девять лет после его смерти Бурбоны сгнили на троне, и Луи Филипп Орлеанский, потомок «герцога Эгалите", решил стать преемником революции и ее императора. И Вандомская колонна, увенчанная фигурой „маленького капрала“, вернулась на свое место…

Мне рассказали: мать императора жила тогда в Риме. И гордая Летиция, узнав о возврате колонны — ослепшая, парализованная! — поднялась с кресла! И, глядя вдаль невидящими глазами, громко объявила: «Император вернулся в Париж!»

Она не дожила каких-то четырех лет до полного торжества, когда ее слова стали буквальны.

Дожил я.

Дней моих на земле осталось немного, восемьдесят лет — не шутка! Подводя итоги, могу сказать — мы славно потрудились с императором. Вся мыслящая Европа, которая когда-то не могла ему простить короны, которую надел вчерашний сын Свободы, теперь была у его ног. Что только о нем не наговорили о нем нынешние писатели: «Последний античный герой… Наш жалкий мир лавочников не смог вынести ослепляющего кошмара его побед…»

И теперь, накануне встречи с Господом, я часто думаю: не согрешил ли я, написав его апологию? И о чем была его история? О воинской славе? О великом полководце? Но сколько их было за тысячи лет — Александр Македонский, Цезарь, Ганнибал, Аттила… А сколько их было до них — великих и забытых героев, сравнявших с землей величайшие царства? Но все они канули в Лету.

Тогда о чем?..

И я вспоминаю Святую Елену… Я вхожу в его кабинет, он сидит в темноте. В руках у него Библия.

— Послушайте, это из пророка Исайи, — говорит он. — «Видящие тебя всматриваются в тебя, размышляют о тебе: „тот ли это человек, который колебал землю, потрясал царства…“ Да, — продолжает он, — это была всего лишь история о гибели очередного Вавилона, который из века в век строят великие правители…

И, помолчав, повторяет из темноты слова Папы:

— «Все великие полководцы собирали великие армии, чтобы железом и кровью завоевать мир, но тщетно. И только Спаситель, безо всяких армий, со своего креста завоевал целый свет одною Любовью».

И я слышу его смех…

23 сентября 1832 года. Женева.

После покупки рукописи Лас-Каза Бонапарт преследует меня. Сегодня проснулся посреди ночи. И несмотря на темноту ясно увидел большие бронзовые часы, висевшие высоко на стене почти под потолком. Они странно светились. Было три пятнадцать… и над часами из тьмы медленно выступала крупная голова… Я не мог пошевелиться. Ужас парализовал меня. Я видел, как голова отошла от стены и поплыла над постелью… я различил закрытые глаза и прядь на лбу… Голова пересекла комнату и столь же медленно уплыла в стену…

Я поднялся, зажег свет… я был мокрый от пота… и первое, что увидел на столе, — рукопись Лас-Каза!

В Женеве меня дожидались Жюльетта и барон д'Отанкур, весьма близко знавший Бонапарта. И я дал им прочесть загадочное сочинение.

Сегодня утром мы с Жюльеттой отправились в замок Кноппе. Здесь жила в изгнании Жермена, высланная сюда Бонапартом. Здесь же, в рощице, ее могила…

Барон обещал присоединиться к нам в замке.

Нам открыли ворота. Тишину безлюдных комнат нарушал только звук наших шагов. Тени возвращались… Я понимал, о чем думает сейчас Жюльетта… мы прожили слишком долго бок о бок, так что у нас не осталось несхожих воспоминаний. И нам обоим казалось, что наша подруга вот-вот выйдет из комнаты, сядет за пианино и, сыграв любимого Рамо, присоединится к нашей беседе.

Мы остановились в гостиной у окна. Я начал издалека:

— Итак, милая Жюльетта, вы прочли рукопись. То, о чем я сейчас вам расскажу, особенно странно прозвучит в этих стенах, где бродит тень Жермены… Как все мистично… Вы, конечно, помните эти упорные слухи, о которых так любила рассказывать Жермена: будто у Бонапарта был двойник.

Сапфировые глаза моей подруги загорелись.

— Да, меня преследует сумасшедшая мысль: мне кажется, что эта рукопись полна намеков… именно на этого двойника! Начнем с того, что Лас-Каз упорно называет своего собеседника «император», будто избегает имени «Наполеон». И далее… Вы помните, как в салоне рассказывали, будто двойник был не только рядом с Бонапартом в сражениях, но и подменял его в опаснейшие моменты боя? И часто двойник, получив свою пулю, отлеживался в палатке, покуда наш «неуязвимый» продолжал руководить сражением… Не потому ли в рукописи на теле мертвого императора находят так много неизвестных ран! Или этот «член, как у ребенка», о котором упорно пишет Лас-Каз. Я знал не одну пассию Наполеона. И все они с удовольствием сплетничали о своих любовных историях, но никто не упоминал об этом. Хотя не стеснялись рассказывать (как положено французским актрисам) массу подробностей…