Эдвард Радзинский - Наполеон - Жизнь после смерти

Гурго сделал многозначительную паузу и неторопливо продолжил:

— На острове о заговоре знали только двое — я и император. Никто другой из его окружения ничего не знал. И возникал вопрос: от кого узнал губернатор? Была затронута моя честь… я был в бешенстве! Кстати, к тому времени я уже последовал совету императора — помните, он советовал мне завести любовницу? И я завел ее. Это была жена высокопоставленного офицера, весьма близкого к мерзавцу-губернатору. Она была из самой аристократической семьи, но… очень дурна собой и оттого особенно дорожила нашей связью. Так что я мог попросить ее узнать у мужа все подробности этой истории. Каково же было мое изумление, когда оказалось, что губернатору все сообщил… как вы думаете, кто? Ну, отгадайте!

Я добросовестно перечислил всех слуг и даже назвал графа Монтолона. Гурго посмотрел на меня с презрением и торжествующе выпалил:

— Киприани — любимец и наушник императора!.. Но дальше меня ждало куда большее удивление… Естественно, я решил немедля убить мерзавца. Но прежде явился к императору и рассказал ему все. Он преспокойно меня выслушал и сказал… что верит Киприани, «как самому себе»! И что Киприани не мог этого сделать, а «даму попросту надул муж, который наверняка знает о вашей связи и даже рад ей, ибо хоть кто-то е…т его жену, избавляя его самого от этой неприятной обязанности. Через нее он и запустил нарочно эту ложь, чтобы оболгать самого верного мне человека».

«Но ведь кто-то же сообщил!.. — воскликнул я. — Знали только мы с вами. Выходит, это… я?»

Император слушал меня со скучающим видом. Потом улыбнулся и вдруг сказал:

«А может быть… я?»

Я был в полном изумлении.

«Может быть, я приказал Киприани выдать заговор? Вы не допускаете такую возможность?»

«Но… почему, Сир?!»

«Обычно я ни с кем не обсуждаю планы своих сражений. Их понимают потом… по результатам…»

«Но что я должен буду понять, Сир? Что вы предпочли свободе плен на острове?»

Император засмеялся:

«Боюсь, что и в будущем вам понять это будет трудно… Конечно же, я шучу. Но виноват все-таки я… И любовная цепочка здесь и вправду замешана. Я был легкомыслен и кое-что рассказал некой даме, а она, должно быть, сболтнула своему любовнику… Я уже сделал ей суровый выговор. И забудем все!»

И тут я понял! Это была Альбина Монтолон! Недаром говорили, что у нее есть любовник в городе — английский офицер, с которым император и муж делят ее увядающие прелести. Но почему-то я долго не мог забыть его взгляд, когда он говорил: «Это я приказал Киприани!»

Бедный простодушный глупец Гурго! Куда ему понять?! Это был все тот же терновый венец, который император решил не снимать до конца… до самого конца. Вот и все!

Тогда я спросил Гурго, что он слышал о последних днях нашего повелителя. И хотя Гурго уже уехал с острова, когда началась болезнь императора, генерал заговорил с обычным апломбом:

— Не думаю, как нынче многие во Франции, что его отравили англичане. Хотя сам император часто говорил: «Они меня убьют»… Впрочем, о его смерти спросите лучше у Маршана, он сейчас в Париже. Но я уверен, что все это чепуха… Просто Маршан, Монтолон… они все помешаны на ненависти к англичанам. Уверен, что все было куда прозаичнее — император умер от наследственного рака, о котором он часто при мне рассказывал.

Естественно, я захотел встретиться с Маршаном и взял у Гурго его адрес. Я хотел узнать: неужели император не оставил мне медальон? Я был уверен, что это не так. Просто многие из его свиты меня недолюбливали, точнее — ревновали ко мне императора. Ведь именно со мной он проводил большую часть времени. Их раздражали мои знания, они считали меня заносчивым, ведь они — необразованные солдафоны. И император мог говорить с ними только о войне, он даже продиктовал Бертрану какое-то сочинение на военную тему. Я был единственный, с кем он мог рассуждать об истории и обсуждать свою жизнь.

Но я не успел отправиться к Маршану. К моему изумлению, уже на следующий день он сам явился ко мне.

Он смешно изменился, очень потолстел и теперь вместо худого парижского сорванца-слуги, с которым я простился на острове, передо мной стоял толстенький самодовольный буржуа. Император позаботился и о нем — за преданную службу оставил ему целое состояние.

Маршан держал в руках портфель, в котором я тотчас признал портфель императора. Он положил его перед собой, а потом степенно поприветствовал меня.

— Я очень рад вам, Маршан. Я как раз собирался вас навестить.