Эдвард Радзинский - Распутин - жизнь и смерть

Но осталось иное описание случившегося. И принадлежит оно… тому самому городовому Власюку, с которым разговаривал Феликс. Процитируем еще раз его показания: «Я увидел, что по двору этого дома идут в направлении калитки два человека в кителях и без фуражек, в которых я узнал князя Юсупова и его дворецкого Бужинского. Последнего я спросил, кто стрелял. Он ответил, что никаких выстрелов не слышал… кажется и князь сказал, что не слышал». И Власюк ушел.

По словам Феликса, после его беседы с городовым Распутина втаскивают в дом два солдата и кладут на нижнюю площадку лестницы, около подвала, где мужик недавно пировал с князем.

Юсупов: «Из многочисленных ран его обильно текла кровь. Верхняя люстра бросала свет на голову, и было видно до мельчайших подробностей его изуродованное ударами и кровоподтеками лицо».

Все-таки Феликса и Распутина, видимо, связывало нечто патологическое, больное… «Меня непреодолимо влекло к этому окровавленному трупу… я уже не в силах был бороться с собой… Злоба и ярость душили меня. Какое-то необъяснимое состояние овладело мной. Я ринулся на труп, начал избивать его резиновой палкой (гантелей, подаренной Маклаковым. — Э. Р. ). В бешенстве и остервенении я бил, куда попало. Все Божеские и человеческие законы… были попраны… « Пуришкевич приказал солдатам оттащить Феликса. И его, «сплошь забрызганного кровью… усадили… на диван в кабинете… на него страшно было смотреть… с блуждающим взглядом, с подергивающимся лицом, бессмысленно повторявший: «Феликс… Феликс… « Пуришкевич никогда не сможет забыть, как князь колотил мужика двухфунтовой гантелей…

Но самое поразительное — Распутин еще был жив! «Он хрипел, у него закатывался зрачок правого глаза и глядел на меня бессмысленно и ужасно… этот глаз я до сих пор вижу перед собой».

Пуришкевич велел спеленать труп, и побыстрее… Но, видимо, Бужинский рассказал ему о приходе городового, спрашивавшего про стрельбу. Боясь, что тот доложит своему начальству, Пуришкевич приказал позвать городового.

Власюк вновь пришел. И состоялся разговор, в общих чертах описанный одинаково всеми — Пуришкевичем, Власюком и Юсуповым. Приведем версию Пуришкевича:

« — Ответь мне по совести: ты любишь батюшку-царя и мать-Россию? Ты хочешь победы русскому оружию над немцем? — Так точно, ваше превосходительство! — А знаешь ли ты, кто злейший враг царя и России, кто мешает нам воевать, кто нам сажает разных Штюрмеров и всяких немцев в правители, кто царицу в руки забрал и через нее расправляется с Россией? — Так точно… знаю… Гришка Распутин. — Ну, братец, его уже нет, мы убили его и стреляли сейчас по нему. Можешь ли сказать, если спросят: знать не знаю и ведать не ведаю? Сумеешь ли ты… молчать?»

Но городовой отвечает опасно: «Так что если спросят меня не под присягой, то ничего не скажу… а коли на присягу поведут, тут делать нечего — раскрою всю правду, грех соврать будет»… И Власюк снова уходит — чтобы тотчас доложить начальству весь разговор с Пуришкевичем.

Все было кончено — труп, завернутый в сукно и туго перетянутый веревкой, лежал в столовой. В это время во дворец (как отмечают оба — и Феликс, и Пуришкевич) после своей странной и безуспешной поездки вернулся великий князь Дмитрий Павлович — уже на своем автомобиле.

И начались сборы в дорогу — нужно было вывозить труп. Приближался рассвет, так что все торопились. Феликса решили не брать, «передали его в руки слуг с просьбой помочь ему… обмыться, переодеться».

Ехали еще во мгле. Освещение было скудное, дорога «скверная… и тело подпрыгивало, несмотря на солдата, сидевшего на нем. Наконец, показался мост, с которого должны были сбросить в прорубь тело Распутина… и Дмитрий Павлович, сидевший за шофера, замедлил ход и остановился у перил… На одно мгновение осветили сторожевую будку на той стороне моста… Мотор продолжал стучать… „ Все как при будущем расстреле Царской Семьи — много крови, тайный вывоз трупов и тот же звук работающего мотора… Четверо — солдат, поручик Сухотин, Лазаверт и Пуришкевич — „раскачав труп Распутина, с силой бросили его в прорубь, забыв привязать к трупу цепями гири“. При этом, пишет Пуришкевич, великий князь Дмитрий Павлович стоял перед машиной „настороже“ — рука «царственного юноши“ не должна дотрагиваться до преступного тела…

Двинулись в обратный путь. «По дороге автомобиль все время останавливался, мотор давал перебои, и тогда доктор Лазаверт соскакивал и возился с одной из свечек… Последняя починка была перед Петропавловской крепостью».