Леонид Федоров - Злой Сатурн

Время шло. Над землей проносились грозы и ливни, осенние метели из опавших листьев сменяли слепящие бураны, а от артиллерийского поручика Татищева не было в деревне ни слуху ни духу. Словно в воду канул.

А он в это время воевал в Курляндии, со своей батареей громил укрепления, возведенные еще во времена крестоносцев, побывал и на турецкой границе, выполнял поручения царя за рубежом. Изредка вырывался домой, но заехать в дальнюю вотчину было все недосуг. Да и, к слову сказать, все это время пришлось учиться горному делу, военному и инженерному искусству. Собирать книги, делать большие записи по истории и географии государства Российского.

Начальник, генерал Яков Брюс, давно благоволил к расторопному поручику. Любил вести с ним беседы и нередко приходил в изумление от обширных познаний своего бывшего ученика. По представлению генерала дан был Василию Никитичу Татищеву чин капитана-поручика.

Довольный, возвращался Татищев домой. После двухлетнего скитания по чужим землям истосковался по белым березам, тихим речным заводям да родной русской речи. Давно собирался проведать Артамонова сына, да все дела не пускали. На этот раз решил сделать крюк верст в полтораста, чтобы повидать Андрейку.

Весна в 1715 году запоздала. До самого алексеева дня, когда полагалось бежать с гор ручьям, свисала с деревьев мохнатая изморозь, и по утрам простуженными голосами перекликались вороны.

Но, как обычно бывает в апреле, за одну ночь все изменилось. Еще вчера тянул с севера колючий холодный ветер, бесновато завывал в печных трубах и швырял в слюдяные оконца пригоршни снежной крупы. А днем потянуло с юга теплом, забарабанила капель и выглянувшее из-за туч солнце так пригрело, что снега словно вспухли. Дороги раскисли, настала самая ростепель.

Возок, в котором ехал Василий Никитич, доверху был в ошметках грязи, а у коней нельзя было определить масть — у коренника в грязи даже дуга до самой зги.

Чтобы не запачкать ботфорты, Татищев, придерживая шпагу, шагнул из возка прямо на крыльцо. У дверей, вытянувшись, встречал его Ерофей, успевший при виде въезжавшего во двор возка натянуть на себя мундир.

Татищев усмехнулся. Похлопал по крутой широченной груди пушкаря:

— Не забыл солдатскую выучку. А я думал, ты здесь совсем в мужика превратился. Поди, стосковался по дружкам? Ништо, вскорости встретишься. Мортира новая будет. Старую-то твою пушчонку разорвало, трех артиллеристов схоронить пришлось. Тебе повезло.

Не глядя в вытянувшееся лицо Ерофея, поручик шагнул в избу. Скинул плащ и треуголку, прошел в горницу и замер от удивления. За столом, склонившись над книгой, сидел Андрейка. Обхватив голову руками, он впился в страницы, беззвучно шевеля губами. На секунду оторвавшись от чтения, взглянул невидяще на вошедших и снова уставился в заманчивые строки.

Василий Никитич положил руку на плечо мальчика. Вздрогнув, тот посмотрел на незнакомого офицера.

— Ну, ну, — добродушно сказал Татищев. — Чего всполошился? Давай знакомиться. Ты, значит, и есть Артамонов сын? Андрей? Доброе имя. А я — Василий Татищев. Одного мы с тобой корня.

Андрей, глядя на Василия Никитича снизу вверх, проговорил:

— Мне про вас Ерофей сказывал.

— Чего же он тебе на меня наболтал?

— А про то, как вы со шведами бились. Как вашу батарею чуть супостаты не взяли, а вы шпагой троих закололи, а четвертого из пистоля до смерти убили. И как Ерофея от плетей избавили.

— Ишь ты. Запомнил, значит. Ну да это от него не уйдет. Солдатская служба такая — сегодня ты герой, а завтра тебя плетью или ноздри вырвут да на галеры отправят.

Кинув взгляд на Ерофея, уловил на лице солдата тоску и успокоил:

— На войну не попадешь. Службу подберу полегче.

После обеда, для которого пришлось лишить жизни последнюю курицу, Василий Никитич устроил Андрейке экзамен:

— Псалтырь, говоришь, выучил? То хорошо! Только для дворянина дело это пустое. Сейчас у государя Петра Алексеевича нужда в грамотных людях. Желает он обрести в них верных себе помощников, кои смогли бы еще выше силу и славу государства поднять.

Взяв со стола книгу «О знамениях небесных», Татищев перелистал ее и небрежно бросил на подоконник. Заложив назад руки, прошелся по комнате. Под тяжелыми ботфортами жалобно скрипели половицы. Татищев поморщился.

— Мыслю я так, — снова сел он рядом с Андреем, — оставаться здесь тебе не след. Поедешь со мной. У меня дом большой, неподалеку от Москвы именьишко есть. Жить будем вместе. Книг я навез из-за рубежа много. Определю тебя в учение. Прискорбно только, что дома редко бываю, по государевым наказам в разные концы ездить приходится. Ну да выберем время, займемся сначала латинским языком. Арифметику, иначе счисление называется, геометрию, першпективу, горное искусство изучать будешь. Последнее наипаче важное — из него узнаешь, как руды в земле залегают, как медь да железо плавить должно.