Вадим Полуян - Юрий Звенигородский

— Как я слышал, — сказал он, — наследник великокняжеского престола Василий Дмитрич принят Тохтамышем весьма учтиво. За него насчитали выкуп: восемь тысяч золотых монет. Государь наш, батюшка твой, отправит золото, и княжич вернется всем нам на радость.

Юрий думал уже о другом. Он смотрел на снявшего толстые окуляры молодого боярина, на его светлую бородку, хохолок на челе, добрые глаза и лишний раз говорил себе: лучшего учителя пожелать невозможно! На все недоуменные вопросы дает вразумительные ответы. Еще при первой встрече Юрий спросил: станет ли Москва прежней после Тохтамышева погубления? Семен Федорович сказал: «Как будто бы все былое исчезло: московляне порублены, сожжены, потоплены, Москва превратилась в отчаянную пустоту. Казалось бы, ей предопределено захиреть, как многим старым городам. Но этого не случится. Потому что вокруг Москвы-города существует Москва-народ. Вот сила, что заново восстановит, заселит и обновит Москву-город. Ибо крепкие его стены в свою очередь притягивают и обнадеживают живительные окрестности». Впоследствии княжич наглядно убедился в правоте этих слов. Сейчас он промолвил:

— Боярин Семен, ты часто ходишь сюда, в монастырское книгохранилище. Что влечет тебя?

Учитель уважительно оглядел ряды кожаных корешков.

— Мы загрубели при владычестве ханском. Однако ж не столько, чтоб ум лишился жажды познаний. Греки по-прежнему берут у нас серебро и привозят книги. Митрополичье хранилище богато как здешними рукописями, так и греческими творениями. Эллинский язык у нас ведом и высшему духовенству, и некоторым вящим мирянам. Я здесь знакомлюсь с плачевной судьбой Отечества и с древними умствователями — Гомером, Пифагором, Платоном. Вот Аррианов перевод повести о Синагрипе, царе Адоров [13] В описываемое время на Русь проникали из Византии, кроме церковных и душеспасительных книг, разные исторические, нравственные и баснословные повести. Например, «Александрия» — о подвигах Александра Македонского, «Стефанит и Ихнилат» — повесть восточного происхождения о льве-царе и его придворных. В том числе были и переводы Арриана, заимствованные из болгарских текстов. …

Беседу прервал несвоевременный шепот:

— Юрий Дмитрич! А, Юрий Дмитрич!

Княжич, оборотясь, увидел просунувшуюся в дверь боярскую шапку Бориса Галицкого.

— Скорей! Государь с государыней ни минуты не терпят. Старшего, Василия, нет. Ты теперь старший. А свадьбе сей же час начинаться. Как быть невесте без брата? Куда запропал? Я голову потерял. Если б не Чудов архимандрит, что пришел во дворец к венчанию…

Юрий встал.

— Прости, боярин Семен. В другой раз договорим о книжнике Арриане.

Он вышел в сводчатую низкую дверь, себя ругая: из головы вон, что нынче свадьба сестрицы. Бедная Софья! Выходит за сына врага отцова.

— Скажи, в толк не возьму, — потормошил он дядькин рукав, идя через монастырский двор, — пошто княжну выдают за Федора, отпрыска Олега Рязанского?

— По наивысшим соображениям, — начал объяснять Борис. — Троицкий игумен Сергий соединил-таки твоего отца с самым упрямым человеком нашего времени. Чудный старец сумел умилить рязанца тихими, кроткими речами. Теперь надобно скрепить мир родственными связями. Ты ведь знаешь, Дмитрий Иванович женился на твоей матушке, когда боролся с ее отцом за великое княжение суздальско-нижегородское. А женитьба Владимира Серпуховского на Елене Ольгердовне?

— Уж наслышан, — перебил Юрий, — о тогдашних «наивысших соображениях». С Михаилом Тверским у моего родителя опять же немирье. И конца ему нет. Так не выдать ли за княжича из Твери нашу одиннадцатилетнюю Марью?

— О, мой господин! — засмеялся дядька. — Придет и Марьин черед [14] Дочь Дмитрия Донского Мария стала женой литовского князя Лугвения-Симеона Ольгердовича. . Тверской володетель на такие дела мастак. В свое время сосватал сестру Ульяну за могущественного Ольгерда Литовского.

— Стало быть, Елена Ольгердовна — литвинка наполовину? — сообразил Юрий, удивленный таким открытием.

— Нет, она от первого брака, — возразил Борис. И продолжил: — Сын Михаила Тверского Иван женат на Ольгердовой племяннице. После крещения она стала Марьей Кейстутьевной.

— Бедная Софья! — воскликнул уже вслух Юрий. — Завидует, должно быть, простолюдинкам, идущим замуж по любви.

— Завидует? — усомнился Галицкий. — То-то потребовала себе голубого шелка для свадебной нижней рубашки.

Они шли крытым переходом, коим обычно государь шествовал из дворца к кремлевским соборам. Мимо сновала челядь в торжественной суете. Княжичу с дядькой надо было спешить: предстояло переодеться, вовремя опуститься в Крестовую. Разговор оборвался. Лишь мысли набегали одна на другую, рисуя в воображении недавние предсвадебные Картины. Юрий вспомнил, как вбежал впопыхах в покой Софьи, а там подружки-боярышни расплетали ей косу и пели: