Роберт Швейхель - За свободу

Мейстер Виланд спросил, как избыть беду и оградить себя от козней наемников дьявола. Поглядев на голые мускулистые руки кузнеца и на его увесистый молот, странствующий проповедник только усмехнулся и сказал:

— Вы выкуплены дорогой ценой, так не будьте же рабами человека. Вы никому ничего не должны. У вас нет иного долга, кроме долга любви к ближнему. Живите в законе евангельском, и тогда никто из вас не будет выше другого, и все вы будете как братья и сестры.

У кузнеца вырвался негромкий протяжный свист. Как и другие, он ожидал более вразумительного ответа: ведь он спрашивал о том, что волновало большинство крестьян. Проповедник вынул из-за пазухи краюху хлеба и принялся ее жевать. Симон предложил ему отдохнуть и разделить с ним трапезу в его доме, но тот отказался. Как говорится в священном писании, человек должен проводить свой день в трудах, а теперь дни недолгие.

— Куда путь держите? — спросил его старый Мартин.

Проповедник показал посохом на восток.

— Коли будете в Айшгрунде, — понизив голос, сказал Симон, — помните, что есть в Оттенгофене надежный человек, Иорг Бухвальдер. Только берегитесь маркграфа Бранденбургского — Казимира Ансбах-Байрейтского; [12] Маркграф Бранденбургский — Казимир Ансбах-Байрейтский (1481–1527) — представитель франконской ветви Гогенцоллернов, правившем в Бранденбурге (Пруссия); вместе со своим братом Георгом разделял власть над графствами Ансбахским и Байрейтским. В начале крестьянского восстания лавировал и, заигрывая с крестьянскими вождями, пытался использовать восстание в своих интересах. После поражения крестьян со зверской жестокостью обрушился на восставших, действуя, по словам Энгельса, «в чисто гогенцоллерновском стиле». он из тех, у кого, как вы сами сказали, расправа коротка. Он ведь не пощадил даже отца родного. Вместе с младшим братом они напали на него в ночь под масленицу и привезли пленником в Плассенбургский замок. Вот уж почитай десять лет, как они морят старика в башне. Маркграф говорит, что старик не в своем уме, да только кто этому поверит?

Странник осклабился, скривив свой широкий рот.

— Что может сделать мне маркграф, когда моя защита — сам бог?

И, пожав Симону руку, он удалился. Толпа повалила за ним, чтобы проводить до околицы.

— Не худо бы ему поговорить с нашими господами, чтобы в них проснулась совесть, а мы и сами знаем, где жмет башмак [13] « Мы и сами знаем, где жмет башмак…» — Намек на грозную эмблему крестьянского восстания. Впервые крестьянский башмак с перекрещивающимися ремнями появился в 1440 г. под призывами отказаться от уплаты феодальных поборов, а в 1493 г. был поднят на шест вместо знамени восставшими крестьянами в Эльзасе. В начале XVI в. стал наиболее широко распространенной эмблемой крестьянской революции в Юго-Западной Германии. , — сказал второй староста, Вендель Гайм, обращаясь к Симону, стоявшему в стороне вместе с отцом и Паулем Икельзамером. Вендель Гайм был значительно старше Симона. На первый взгляд он казался человеком бесхитростным, душа нараспашку. Но если хорошенько к нему присмотреться, чувствовалось, что Гайм себе на уме.

— С господами? — сказал Симон, пожимая плечами. — В Ротенбурге на улицах слепой монах громит господ, награбивших себе несметные богатства. А в соборе святого Иакова доктор Дейчлин проповедует новую веру. И что же, по-твоему, нам от этого стало хоть чуточку легче?

— Будь дело в проповедях, нашему брату давно бы полегчало, — вмешался старый Мартин. — Нет, проповедями тут не поможешь. О евангельской свободе нам толковали давным-давно, когда Лютера еще и в помине не было. Людей тех звали гуситами [14] Гуситы — последователи чешского реформатора Яна Гуса, сожженного на костре в 1415 г. . Мне тогда годов пятнадцать было, не боле, объявился в наших местах, на Таубере, один проповедник, общинный пастух из Никласгаузена. Прозывался Гансом Дударем, потому как в престольные праздники на дуде играл. Кажись, совсем молодой был паренек, но истый златоуст. А народу что сходилось на его проповеди! Нужда и господский гнет камнем давили нам спины. Но, бывало, послушаешь его, и легче станет на душе. И мнится, будто есть бог на небесах не только для знатных и богатых, но и для нашего брата, бедняка. Как сейчас вижу его перед собой, нашего Ганса Бегейма: волосы льняные, стоит он на лугу, а вокруг народу видимо-невидимо…

Старик умолк, как бы погрузившись в дремоту. Сын окликнул его и просил продолжать, чтобы послушали другие: сам-то он уже слыхал это не раз. В долгие зимние вечера, усевшись на скамью у печи, старик любил под жужжанье веретена рассказывать про Ганса Бегейма.