Но Йошт говорил так прочувственно, ветер приносил из раменья такой торжественный шум, и вся земля так тепло благоухала августом и хлебом, что эти похороны походили не на траурную церемонию, а скорей на праздник жатвы.
Когда Йошт кончил описание славной смерти Палечка в битве у Домажлиц, на которую покойный отправился, потому что так повелел ему господь, сосчитавший дни его и пожелавший возложить на главу его венец славы воинской, — когда отзвучали последние слова священника: «Я есмь воскресение и жизнь…» — гроб опустили в землю.
Но толпа не подошла к открытой могиле, чтобы, по обычаю, засыпать тело землей, а осталась стоять, и вдруг, без всякого знака от кого-либо, запела песню, три дня тому назад так страшно прозвучавшую у домажлицких стен, песню, которую многие из присутствующих еще ни разу не слышали, которую до тех пор мало кто из них пел, которую иные среди них до этой минуты ненавидели и которую очень многие боялись, — песню суровую и мрачную, беспощадную, но святую, песню грозно-прекрасную, от которой мороз подирает по коже, волосы становятся дыбом и кровь стынет в жилах, песню, разрушавшую костелы и поджигавшую замки, песню славную, как Жижково войско, песню юную и страстную, как весь этот поднявшийся народ, целые годы не дающий покоя ни себе, ни миру своей борьбой за правду, которую он узрел и хочет видеть торжественно признанной другом и недругом.
Мужчины и женщины, старики и старухи, знатные и простые пели в унисон хорал божьих воинов. Допели и вздохнули с облегченьем. Потом быстро, сосредоточенно стали подходить к открытой могиле, сперва родственники — Боржецкие и Рижмберкские, потом рыцари и дворяне, за ними дворовые Палечков, наконец, соседи — домажлицкие, клатовские и крестьяне-лесовики. Каждый, набрав в руку земли, сыпал по три горсти в могилу. После того как вся очередь прошла, провожающие, разогнув спины, удалились.
Когда толпа, говорливая и успокоившаяся, вступила во двор замка и слуги стали подводить всадникам коней, капеллан Йошт остановился с паном Олдржихом Боржецким и посреди разговора вдруг ударил себя по лбу:
— За похоронами отца о сыне-то позабыли! Пан Олдржих, ведь наверху лежит новорожденный, которого надо окрестить, — сирота и наследник этого замка. Окрестим дитя!
— Я — крестным отцом! — обрадовался пан Боржецкий.
Пани Алена согласилась и пошла наверх к пани Кунгуте. Та дремала, и ребенок тоже спал, легонько сжав кулачки. Приход пани Алены разбудил родильницу; она вопросительно поглядела на вошедшую. Алена, высокая, худая, подвижная, шепнула, что ребенка надо окрестить — и сейчас же, пока тут родные и кумовья. Пани Кунгута заколебалась. Крестить без всяких приготовлений, не пригласив и не попотчевав крестных родителей, не одевши ребенка в крестильное платьице? Но пани Алена уже вынула его из колыбели и понесла из комнаты.
— Назовем Яном, — сказала она. — В честь отца и в честь патрона этого замка! Крестным отцом будет мой муж. Это его право: он самый близкий из родственников. Пойдем, сыночек!
Дитя спало, не обращая ни малейшего внимания на ее слова. Не проснулось оно ни когда его всем скопом понесли в часовню, где его взял на руки пан Олдржих Боржецкий из Врбиц, ни когда отец Йошт совершал обряд с вопросами и ответами [13] По католическому ритуалу, принимающий крещение должен ответить на вопросы, чтобы показать, что он сознательно вступает в христианство; при крещении новорожденного ответы за него дают крестные мать и отец.
, ни когда пан Олдржих от имени нового христианина отрекался от дьявола. Дитя спало, когда отец Йошт лил воду ему на голову, и не проснулось, когда его впервые назвали прекрасным именем Ян. Спало, когда обряд был окончен и пани Алена отнесла его обратно наверх и осторожно положила в колыбельку.
— Вот и все! — засмеялась пани Алена. — А Ян даже не проснулся.
— Даже когда ему на головку воду лили? — с удивлением спросила пани Кунгута.
— Даже когда воду на головку лили, — промолвила многозначительно пани Алена. — Диковинный ребенок!
Тут дитя открыло глазки. И пани Алена, наклонившись над колыбелью, спросила его:
— Ты даже не знаешь, что крещен! И не жалко тебе, Ян, что ты все проспал?
Но Ян улыбался пани Алене глазками и беззубым ротиком.
И когда он так смотрел на нее, пани Алена вдруг, всплеснув руками, воскликнула:
— Кунгута, ради бога, посмотри скорей! У твоего ребенка разные глаза… Правый — голубой, а левый — карий.
Читать дальше