Роберт Харрис - Архангел

— Жена его повесилась. У них был ребенок. — Он отвернулся. — Не знаю, что с ним стало... Они все умерли, конечно. И Чижиков тоже.

Снова молчание. Келсо чувствовал себя Шехерезадой: пока он говорит, у него остается шанс. Молчание — предвестник смерти.

— Этот товарищ Чижиков... наверное, был... — он едва не сказал: чудовищем, — сильным человеком.

— Ударник, — сказал русский. — Стахановец, солдат и охотник, красный специалист и теоретик высочайшего калибра. — Он почти прикрыл глаза и перешел на шепот. — Ух, как он меня бил, товарищ! Он все время меня бил, пока я не начинал лить кровавые слезы! По инструкциям, которые он получил относительно моего воспитания от высших органов власти, он должен был все время давать мне взбучки. Всем, чему я научился, я обязан ему.

— Когда умер товарищ Чижиков?

— Две зимы тому назад. Он тогда уже наполовину ослеп и стал очень неловок. Он угодил в один из своих же капканов. У него почернела нога и начала вонять, как червивое мясо. Он впадал в беспамятство. Рычал от гнева. В конце концов он попросил нас оставить его на ночь в снегу. Собачья смерть.

— А его жена, она умерла вскоре после него?

— Через неделю.

— Она, наверное, заменяла вам мать.

— Да. Но она постарела. Не могла больше работать. Это трудно было сделать, но это было к лучшему.

«Он никогда не испытывал любви к человеческому существу, — писал его школьный товарищ Иремашвили. — Он не знал чувства жалости ни к человеку, ни к животному, и я никогда не видел, чтобы он плакал...»

Трудно было сделать...

К лучшему...

Русский приоткрыл один желтый глаз.

— Вы нервничаете, товарищ, — сказал он. /- Я это чувствую.

У Келсо пересохло в горле. Он посмотрел на часы.

— Я беспокоюсь о коллеге...

Прошло уже больше получаса, как он оставил О'Брайена на берегу реки.

— Об этом янки? Положитесь на меня, товарищ. Не верьте ему. Сами увидите.

Он снова подмигнул, приложил палец к губам и встал. Затем метнулся по комнате с невероятным проворством и ловкостью — в его движениях было что-то грациозное: один, два, три шага, а пятки сапог едва ли коснулись пола. Он распахнул дверь. За ней стоял О'Брайен.

Позже Келсо думал о том, что могло за этим последовать. Русский перевел бы все в шутку? («Не хлопайте ушами, товарищ!») Или же он счел бы О'Брайена очередным лазутчиком, пробравшимся в миниатюрное сталинское государство, где из него будут выбивать признание?

Трудно сказать, что могло случиться дальше, потому что русский внезапно резким, грубым движением втащил О'Брайена в комнату. А сам встал в дверном проеме, чуть склонив набок голову, расширив ноздри, принюхиваясь и прислушиваясь.

Суворин не заметил дыма. Его увидел Кретов.

Он притормозил, включил первую передачу, и следующие несколько сот метров они продвигались медленно, пока не увидели начало тропы. Посередине ее белела крыша «тойоты», ярко выделявшаяся на фоне темных деревьев.

Кретов затормозил, подал немного назад и, не выключая двигатель, попытался разглядеть дорогу. Затем включил передачу, резко прибавил газ, бульдозер свернул с дороги на тропу, расчистил путь к «тойоте» и остановился неподалеку. Кретов выключил двигатель, и на какое-то мгновение на Суворина вновь обрушилась неестественная тишина.

— Какие конкретно приказы вы получили? — спросил он Кретова.

Тот открыл дверцу.

— Мои приказы основаны на русском здравом смысле: загнать пробку назад, в бутылку, желательно — в самом узком месте. — Он легко спрыгнул в снег и потянулся к своему «АК-74». Сунул в карман куртки запасные магазины. Проверил пистолет.

— Это и есть самое узкое место?

— Оставайтесь в машине и грейте задницу. Мы быстро управимся.

— Я не собираюсь участвовать в каких-либо незаконных действиях, — сказал Суворин. Его слова прозвучали на редкость абсурдно и слишком высокопарно даже для его собственных ушей, Кретов же просто оставил их без внимания. Он и его люди уже уходили. — По крайней мере не должны пострадать иностранцы! — крикнул он вдогонку.

Он просидел несколько секунд в машине, глядя на удаляющиеся спины спецназовцев. Затем, чертыхнувшись, нагнул переднее сиденье и протиснулся в дверь. Кабина оказалась довольно высоко над землей. Он прыгнул, почувствовал, как его потянуло назад, и услышал треск лопнувшей ткани. Подкладка пальто зацепилась за металлический угол. Снова выругавшись, отцепился.

Догнать ушедших вперед было нелегко. Они в отличной физической форме, чего он не мог сказать о себе. У них армейские сапоги, у него — городские ботинки. И он не догнал бы их, если бы они не остановились, разглядывая что-то в снегу возле тропы.