Она даже думать иногда пытается по-русски, а говорить все равно страшно и неловко. Непременно засмеются. Этот язык вообще приносит одни неприятности, и Лулу его не любит. Maman живет здесь уже много лет, а Лулу прекрасно видит, как все пересмеиваются, когда она говорит по-русски. Да и слышно, что неправильно. Лучше помалкивать, тем более что говорить здесь просто не с кем…
Тут Лулу заметила, что создалась благоприятная обстановка — тетка с матерью повернулись к ней спинами — и, сдержав ликование удачливого жулика, успешно испарилась из заставленной массивной, основательной мебелью большой гостиной родового имения Курнаковых — Раздольного.
Час спустя, по широкой сумрачной лестнице, не привыкшей к порханиям, весело стучали каблучки насладившейся прогулкой Лулу. Ах, насколько приятнее пробежаться, пусть даже просто вокруг дома, чем уныло высиживать в гостиной! Так, теперь поворот. И — наверх, в розовый будуарчик, отведенный господином Курнаковым под жилище своей единственной дочери. Кажется, время переодеваться к обеду.
— Ой! — на повороте разогнавшаяся Лулу врезалась во что-то белое, накрахмаленное и, подняв голову, сквозь кружевной воротник, разглядела удивленное, насмешливое лицо незнакомого человека. Не сделав ни малейшей попытки удержать Лулу или отстраниться, незнакомец только слегка отвел руки назад и предоставил ей полную возможность самой выпутываться из складок его полотняной рубашки. С этим-то Лулу справилась быстро, но важнее и труднее было выпутаться из неловкого положения, не показавшись при этом глупым ребенком! Отступив на шаг и присев в коротеньком реверансе, Лулу быстро заговорила, от волнения по-французски:
— О, мсье! Прошу прощения, я шла…. задумавшись, и, к сожалению, не заметила вас…
— Мне чрезвычайно жаль, — ответили ей на правильном, и даже немного небрежном французском, — что я столь резко вывел вас из тихой задумчивости.
Уже привыкшая здесь к провансальскому, грубоватому говору матери и ломаному французскому других, Александрин была поражена.
Стройный, выше среднего роста, русоволосый человек, стоявший перед ней, опершись локтем на колонну, на француза не походил. И одет странно, явно не гость… И потом… Да, кажется, он насмехается над ней???
Лулу заносчиво объявила:
— Я — Александрин! Дочь владельца этого замка! А вы … Не угодно ли и вам представиться?
— Виконт! — отвесил ей почти без улыбки придворный поклон молодой человек. В отведенной руке у него оказалась… шпага! А пышная рубашка с жабо и напуском? А узкие брюки с высоким корсажем, заправленные в сапоги?
Лулу не знала, что и подумать. Не для шуточек над нею, в самом деле, все это? Значит, действительно какой-то виконт прибыл в имение Раздольное (разумеется, из Франции)…Как, почему? Ну, неважно, как. Путешествует… приехал, осматривался на лестнице, а Лулу на него так безобразно налетела! Да, но ходят ли виконты просто в рубашках, пусть даже с кружевным жабо? А где же камзол, расшитый золотом? Туфли с пряжками? И шляпа с пером? Лулу прекрасно знает виконтов. В Дюма она, несмотря на свои десять лет, уже контрабандой заглядывала…
— Вы в растерянности или, может быть, в гневе? Мне следовало представиться первым, но, увы, я не смел… — виконт изящно повел рукой. Он так и стоял, прислонясь к колонне, уходить не торопился, напротив, укрепился, закинув ногу за ногу, — нарушить вашу величественную задумчивость.
Совершенно сбитая с толку его серьезностью, «дочь владельца замка», однако, уловила, что этот виконт, очевидно, намекает на неуместность ее скачков и прыжков, и сочла нужным еще раз объяснить:
— Да, я задумалась, но потом вспомнила одну чрезвычайно важную вещь и, ДУМАЯ О НЕЙ, слегка побежала по лестнице… Обычно у нас, здесь все ходят очень прилично и воспитанно, — добавила она, не отметая версию виконта-путешественника.
Тот засмеялся вполне откровенно, а Лулу, сделав независимое лицо, повернула назад.
— Мадемуазель, вы сбились с курса, — прозвучал выразительный голос.
Лулу развернулась. Виконт посторонился, давая ей дорогу. И когда она покорно последовала по указанному пути, незнакомец принял прежнюю позу. С высоко поднятой головой Александрин степенно повернула на узкую лестницу наверх, чувствуя, что он так и не ушел.
Наверху ее поджидала раздраженная maman:
— Слушай, Александрин! Если я из-за тебя опоздаю к обеду … то, — угрожающе начала она и зачем-то перешла на русский, — дрьянь девчьенка, сотнью разов ти биль звана, а пользешь, как сваренни….
Читать дальше