Джеральдина Брукс: Год испытаний

— Но что в этом плохого? — тихо спросил он.

Лицо у него стало серьезным, он смотрел мне прямо в глаза. Я опять покраснела и не знала, что на это ответить. У него тоже раскраснелись щеки, и я подумала: это от смущения. Он сделал шаг ко мне, слегка пошатнулся и схватился за стену. А потом прижал руку ко лбу, как будто у него болела голова.

— Пожалуйста, примите от меня это платье, — настаивал он. — Мне просто хочется отблагодарить вас за то, что вы приютили незнакомца в своем доме.

— Спасибо, но мне кажется, я не должна этого делать.

— Ну, тогда посоветуйтесь завтра с пастором, — сказал он. — Если он не увидит в этом ничего зазорного, значит, так оно и есть, не правда ли?

Я подумала, что это здравая мысль, и согласилась. Если не сам пастор, то миссис Момпелльон посоветует мне, как быть. Вообще-то я удивилась: значит, во мне все еще жива женщина, раз мне так хочется надеть это платье…

— Может быть, вы хотя бы его примерите? Если пастор вдруг скажет завтра, что надо отказаться, я хотя бы посмотрю сейчас, как оно получилось.

Я стояла в дверях, и мое любопытство и желание надеть платье прямо в ту же минуту победили мои сомнения относительно того, прилично это или нет. Я сказала, чтобы мистер Виккарз подождал меня внизу, и сняла свой грубый балахон. И только теперь обратила внимание на то, какое заношенное у меня белье. Мне не хотелось надевать поверх него новое платье, так что я его вообще сняла и какое-то мгновение стояла, рассматривая свое тело. После рождения Тома я поправилась, но теперь вновь постройнела — ведь я много работала, да и зима выдалась очень тяжелой. Сэму нравилось, что я пухленькая. Интересно, а какие женщины нравятся мистеру Виккарзу? При одной этой мысли я почувствовала возбуждение, так что даже раскраснелась. Когда я надевала платье, оно приятно скользнуло по моему голому телу, которое, казалось, пробудилось к жизни, и я понимала, что дело тут не только в платье. Когда я сделала шаг, юбка качнулась, и я почувствовала непреодолимое желание двигаться, опять танцевать, как в юности.

Мистер Виккарз стоял ко мне спиной и грел руки у огня. Услыхав на лестнице мои шаги, он обернулся, захлопал в ладоши и воскликнул:

— Я сошью для вас дюжину таких платьев, чтобы все видели, какая вы красавица! — А потом игривый тон исчез, его голос стал низким и хриплым: — Если бы вы позволили мне заботиться о вас…

Он подошел ко мне, положил руки мне на талию, нежно привлек к себе и поцеловал. Не знаю, что произошло бы дальше, если бы я не почувствовала, какая у него горячая кожа, и не отстранилась.

— Да у вас жар! — Я потрогала его лоб.

— Да, — сказал он, выпуская меня из своих объятий и потирая виски. — Весь день меня бил озноб, а теперь стало еще хуже — болит голова и страшно ломит все кости.

— Надо лечь в постель. Я дам вам лекарство. А обо всем остальном поговорим завтра, когда вам станет лучше.

Не знаю, как мистер Виккарз спал в ту ночь, но мне не спалось. Меня одолевали пробудившиеся чувства. Я долго лежала в темноте, прислушиваясь к дыханию детей. Протянула руку и нащупала крохотный кулачок Тома. Это было очень приятно, но тело мое жаждало других прикосновений.

Утром я встала чуть свет, чтобы переделать все дела до того, как мистер Виккарз спустится к завтраку. Детей будить я не стала. Том спал, свернувшись клубочком, а Джеми — широко раскинув свои худенькие руки. Их светлые головки сияли в темноте, как два солнышка. У их отца были такие же светлые пышные волосы, а у меня волосы совсем другие — густые и темные. Я поцеловала детей перед уходом.

Спустившись вниз, я разожгла огонь и пошла на колодец за водой. Поставила на плиту большой чайник. Потом вымыла пол и, чтобы не топтать мокрые плитки, взяла кружку бульона и кусок хлеба и вышла в садик. На горизонте как раз появилась розовая полоска. В такое утро только и мечтать о новой жизни. Я пила бульон и смотрела, как синичка несет корм своим птенцам, и думала: а может быть, мне действительно нужен мужчина, который помог бы мне вырастить мальчиков?

Сэм оставил мне дом и стадо овец, но его шахта перешла другому в тот же день, когда его откопали из-под земли. Я сказала, что не собираюсь заявлять на нее права, как это принято, через три недели, потом через шесть недель и, наконец, через девять, так как я все равно не смогу сама восстановить обрушившиеся крепи, а денег, чтобы нанять кого-то, у меня нет. Теперь она принадлежит Джонасу Хау. Будучи порядочным человеком, он все время твердит, что его мучает совесть. Но здесь все по закону: тот, кто не сможет добыть меру свинцовой руды через три недели, лишается жилы. Джонас сказал, что сделает из моих сыновей шахтеров, когда они подрастут. Хотя я его и поблагодарила, мне совсем не хотелось, чтобы мои дети работали под землей. А профессия портного — это совсем другое дело, и я хотела бы, чтобы они ее освоили. К тому же Джордж Виккарз хороший человек, и мне с ним легко. И он мне далеко не безразличен.