Дао-цзин сидела с опущенной головой.
Сразу же, без перехода, мачеха начала почему-то успокаивать ее:
— Доченька, ты не убивайся. Слушай, что тебе говорит мать, и ручаюсь, что все мы будем сыты и одеты, а ты сможешь продолжать учиться.
Дао-цзин молчала…
После минутного раздумья мачеха чуть улыбнулась, нервно покусывая ногти.
— Доченька, скажи откровенно, за кого ты все-таки хотела бы выйти замуж?
Дао-цзин продолжала молчать.
— Говори, я ведь тебя спрашиваю!
— Мама, я никогда не задумывалась над этим. Разве ты не хочешь, чтобы я училась дальше? Умоляю тебя, не говори мне больше о замужестве!
Мачеха нахмурилась, но сдержалась.
— Ты сама не знаешь, что говоришь. В твои годы я уже была замужем: меня выдали шестнадцати лет… Еще раз повторяю: замужество вовсе не помешает тебе учиться.
С этими словами она поднялась; глаза ее хитро сузились, превратившись в две маленькие щелки. Взяв Дао-цзин за руку, деланно улыбаясь, она сказала:
— Дорогая доченька, хочу сообщить тебе приятную новость… Ты очень понравилась господину Ху, начальнику управления, — помнишь, он приходил к нам? Он в восторге от твоей внешности и ума. Человек еще не женат. Ему лишь немногим больше тридцати, однако он богат и пользуется влиянием…
Дао-цзин сидела, не поднимая головы, и ничего не отвечала. Мачеха решила, что она по-девичьи смущается и стесняется сказать, что согласна. Взяв дочь за руку и радостно поблескивая глазами, она затараторила:
— Жемчужина моя, ты должна согласиться. Счастье само плывет к тебе в руки; у этого начальника управления в Нанкине и в Шанхае собственные европейские дома. В Бэйпинском банке у него крупный вклад, в деревне — своя земля. Кроме того, акции в Шанхае… Он доверенное лицо Чан Кай-ши, скоро получит еще более высокий пост.
Больше терпеть Дао-цзин не могла. Гневно отбросив руку мачехи, она с горечью воскликнула:
— Мама, не губи мою жизнь! Лучше уж умереть, чем стать игрушкой в руках вашего чиновника! И не думай об этом!
Мачеху словно подменили. Она затопала ногами, вся затряслась и протянула к Дао-цзин руки. Пальцы ее подрагивали, словно она собиралась вцепиться в девушку.
— Ах ты, подлый собачий выродок! Возомнила себя благородной барышней? Тварь поганая! Да могла ли какая-то там голодранка, проститутка из конуры, произвести на свет что-нибудь путное!.. Ладно, хватит! Если ты, неблагодарная, не сделаешь как я хочу, я продам тебя — верну хоть деньги, на которые кормила все эти годы!
Дао-цзин застыла на месте. О чем она говорит? Кто же все-таки ее родная мать? Она слышала только, что ее мать умерла. «Голодранка», «проститутка из конуры» — эти слова больно ранили сердце девушки.
Убежав в свою комнату, она бросилась на кровать и пролежала там, не пошевельнувшись, до полуночи.
Потом она незаметно проскользнула в комнату к няньке Ван и, крепко прижавшись лицом к ее худой старческой руке, спросила:
— Бабушка, скажи мне, пожалуйста, кто была моя мама? Она… Как она умерла? Почему ты никогда не рассказывала о ней?
Ответа не последовало.
— Говори, няня, говори мне все, все, прошу тебя!.. Ведь ты любишь меня, любишь… как мама.
Обняв старушку, Дао-цзин заплакала.
— Детка… Ты, наверное, помнишь, когда ты была маленькой, я рассказывала тебе о девушке, ходившей в горы за хворостом? Это и была твоя родная мать.
В детстве сиротка любила долгими зимними вечерами, прижавшись к бабушке Ван, слушать ее сказки. Среди этих сказок была и история Сю-ни.
Боясь, однако, нарушить запрет Сюй Фэн-ин, бабушка Ван не осмеливалась поведать маленькой Дао-цзин о том, что ее матерью была именно та бедная деревенская девушка, которая часто ходила в горы за хворостом и которая вопреки своему желанию стала наложницей богача. И вот только теперь добрая старушка решила рассказать Дао-цзин правду о ее матери.
* * *
…Жена Линь Бо-тана приказала слугам посадить Сю-ни в машину и отвезти ее в дом к одному из друзей мужа. Сю-ни бешено сопротивлялась. У самых дверей дома, куда ее привезли, она, наконец, вырвалась и побежала обратно к своему ребенку. Ворота дома Линь Бо-тана были наглухо заперты, и женщина с растрепанными волосами, спотыкаясь и падая, стала бегать вдоль высокой стены, окружавшей дом. Целые сутки она не ела и не пила, бродила все время около дома и горестно восклицала:
— Отдайте ребенка! Верните мне дочь! Ты, потерявшая совесть волчица! Жестокий палач! Верните моего ребенка! Верните!..
Читать дальше