Александр Широкорад - Путь к трону - Историческое исследование

Со страху грозный царь стал вежлив и покладист, в ответной грамоте Девлет Гирею он пишет: «Ты в грамоте пишешь о войне, и если я об этом же стану писать, то к доброму делу не придем. Если ты сердишься за отказ к Казани и Астрахани, то мы Астрахань хотим тебе уступить».

Как объяснить подданным и Европе пожар в Москве и позорное бегство царя в Ростов? Естественно, виноваты в этом крамольники царя да бояре! В сентябре 1572 года в беседе с польским посланником царь недвусмысленно высказал свои подозрения относительно действий земских воевод в дни нашествия татар на Москву. «Ваши государей своих любят, а мои на меня навели татарское войско», — сказал он поляку.

Еще на Оке был казнен воевода передового опричного полка князь Михаил Темрюкович Черкасский. Кто-то из опричников пустил слух, что вместе с Девлет Гиреем в поход пошел и правитель Кабарды Темрюк, тесть Ивана Грозного и отец князя Михаила. Иван Грозный, не раздумывая, велел убить князя Михаила. Возможно, тут сыграло роль и родство Черкасского с Захарьиным — жена Михаила Темрюковича была дочерью Василия Михайловича Захарьина.

Практически на любой войне есть перебежчики, не был исключением и поход Девлета Гирея в 1571 году. Так, к хану пытался сбежать служилый татарин «царевич Барымский», но был пойман и отправлен на допрос к опричникам. В застенке татарин быстро сознался во всем, что он него потребовали. В частности, он заявил, что его послал к Девлету Гирею глава Боярской думы князь И. Ф. Мстиславский. Князя немедленно арестовали, и он то ли под пыткой, а скорее в результате мирового соглашения с царем признался во всех грехах. Мстиславский подписал специальную грамоту, где говорилось, что он «своей изменой погубил Москву».

За такое преступление Мстиславскому полагалась мучительная казнь. Однако князь через несколько недель был выпущен на свободу, а осенью 1571 года назначен главным новгородским наместником и уехал в Новгород.

Суд над князем Мстиславским и его «признание» оказали царю двойную услугу — народу был указан непосредственный виновник поражений, мало того, получено новое доказательство, что «лихие бояре» продолжают строить козни против царя и государства. Несмотря на опалу Мстиславский оставался официально руководителем земской Боярской думы. Но он лишь формально числился главой земского правительства. Полной же властью в земской думе обладала старомосковская нетитулованная знать, группировавшаяся вокруг бояр Захарьиных. Процесс по делу князя Мстиславского дал повод для жестоких репрессий против клана Захарьиных.

Оплотом Захарьиных была не только земская дума, но и двор наследника царевича Ивана. После вступления во второй брак Иван Грозный выделил в «особый двор» наследника придворный штат, бояр и дворян. Долгое время главным боярином наследника был его дядя опричный боярин Василий Петрович Захарьин-Яковлев, состоявший при нем в качестве «близкого человека» и «гофмейстера» (дворецкого). Большое влияние при дворе царевича Ивана имели его родной дядя земской боярин Никита Романович Захарьин-Юрьев, а также дяди Иван Петрович Захарьин-Яковлев и Семен Васильевич Захарьин-Яковлев. Первым оруженосцем в свите царевича Ивана был Протасий Васильевич Захарьин-Михайлов. Влияние Захарьиных при дворе наследника не могло не пугать Ивана Грозного.

Историк Скрынников полагает, что «Захарьины пытались использовать свое влияние на наследника, чтобы таким путем хоть немного образумить царя и положить предел чудовищному опричному террору». [21] Скрынников Р. Г. Опричный террор. Л-д, ЛГУ, 1969. С. 133.

Отношения старшего и младшего Иванов явно не ладились. Царь неоднократно избивал сына. В свою очередь сын рос злым и непокорным. Дело зашло столь далеко, что в июне 1570 года царь публично объявил о своем намерении лишить сына прав на престол, а своим наследником сделать «ливонского короля» Мангуса. Во время официального приема в Кремле царь в присутствии земской Боярской думы и иностранных послов обратился к Магнусу со словами: «Любезный брат, ввиду доверия, питаемого ко мне вами и немецким народом, и преданности моей последнему (ибо я сам немецкого происхождения и саксонской крови), несмотря на то, что я имею двух сыновей — одного семнадцати и другого тринадцати лет, ваша светлость, когда меня не станет, будет моим наследником и государем моей страны, и я так искореню и принижу моих неверных подданных, что попру их ногами». [22] Щербачев Ю. Н. «Копенгагенские акты, относящиеся к русской истории», чтения ОИДР, 1916. Кн. 2, отд. III, с. 34. Автор донесения о поездке в Москву был очевидцем того, что произошло в Кремле. Во время приема он находился в свите Магнуса и хорошо слышал все, что произнес царь. Свои показания он составил 11 сентября 1570 года, т. е. по свежей памяти.