Петр Краснов: Последние дни Российской империи. Том 3

Пестрецов так и сделал. Он уговорил Воронкова отправить арестованных генералов и офицеров в штаб фронта, и Воронков, боявшийся, чтобы ему не пришлось отвечать, согласился и снарядил прапорщика Гайдука с конвойными для отправки Саблина, Давыдова, Козлова и Ермолова в штаб.

Солдаты корпуса понемногу расходились. Каждую ночь из каждой роты уходили по пять, по десять человек. Уходили лучшие, солидные солдаты. «Что ж, — говорили они, — теперь добра не жди. Солдат арестовал генерала, егорьевского кавалера, а начальство с этим солдатом, заместо того чтобы расстрелять его, разговоры разговаривает. Что же это будет?»

Пантюхоъ, чудом спасшийся и убежавший за реку, рассказал кое-кому из своих земляков свои соображения насчёт дележа экономии Оболенских, и они, семь человек, решили уйти до дома.

Они три дня скрывались лесами, шли опасливо, но когда добрались до тыла, то убедились, что скрываться было нечего. Всюду всем заправляли солдаты, везде звучало ласковое слово «товарищ», дезертирами была полна Россия, и слово «дезертир» звучало даже как будто гордо и почётно.

Пантюхов с приятелями ехал к Пензе в первом классе и срезал бархатную обивку диванов на подарок жене.

— То-то обрадую её неожиданно, — говорил он товарищам.

Русская армия перестала существовать.

В Российском государстве совершались перевороты. Всё то, в чём обвиняли Государя Императора, те, которые взялись управлять за него, повторяли с ещё более грубыми ошибками. Министры сменялись чуть не ежедневно. Верховного Главнокомандующего Николая Николаевича, заменившего в Ставке Государя, отправили на Кавказ, но потом, по настоянию Совета солдатских и рабочих депутатов, уволили от службы и разрешили переехать в Крым. Его сменил генерал Брусилов, понравившийся толпе своей демократичностью, но и он удержался недолго. Его заменили генералом Корниловым, на которого смотрели как на человека выдающихся воинских талантов.

Петербург не успокаивался. Полицию послали на фронт, её заменила милиция из обывателей. Митинги и демонстрации не прекращались. Во все дела управления властно вмешивалась толпа и предъявляла свои требования. В тёплый и бледный апрельский вечер вольноопределяющийся Линде роздал солдатам Финляндского полка по новенькой двадцатипятирублевке и вывел их на площадь Мариинского дворца, где заседало Временное правительство. К Финляндскому полку, бывшему далеко не в полном составе, присоединился 2-й Балтийский экипаж и ещё какие-то проходящие солдаты. Они выкинули красные флаги с обычным «долой». Они требовали удаления Милюкова и Временного правительства, передачи власти Совету и прекращения войны. Временное правительство пошло на компромиссы, и мягкого и податливого князя Львова сменил пылкий и коварный, на все готовый Александр Фёдорович Керенский. Милюкова удалили.

Петербург бесновался. Дамы общества, вчера верноподданные Его Величества, бегали слушать и смотреть на Керенского и засыпали его цветами. Толпа почтительно смотрела, как madame Керенская на царских лошадях и с царским кучером подъезжала к самым дорогим магазинам и заказывала себе туалеты и покупала драгоценное белье. Газеты, захлёбываясь в холопском усердии, помещали громадные фотографии Керенского и моментальные снимки с его жизни во дворце и на фронте. На Керенского молились и видели в нём российского Наполеона. Мозги бедной, усталой от войны России пошатнулись, и было похоже, что Россия сходила с ума.

Но природа оставалась все та же, равнодушная, величественная, презрительно относящаяся к людским волнениям.

В конце апреля стали благоухать по бульварам, скверам и садам тополя и выбросили клейкие почки, берёзки покрылись серёжками и маленьким зелёным пухом листочков и стали набухать ветки сирени. На улицах появились девочки, продающие маленькие букеты фиалок и сладко пахнущие ландыши. Среди шума и грохота ломовых подвод, лязга железа, гула трамваев, пароходных гудков и говора многолюдной толпы появились гости полей и лесов — ранние цветы печального Севера, и петербуржца потянуло на дачу. Охая и кряхтя: ломовая подвода, стоившая пять целковых, требовала пятьдесят, его рублей за доставку мебели на дачу, съёживаясь в другом, занимая и продавая вещи, петербуржцы переселялись на дачу — и устраивались по-летнему.

В мае месяце опушилась белыми и лиловыми пучками цветов густая сирень, и что до того, что теперь её безжалостно ломали, она цвела, пышная и ароматная. Млели под лучами солнца задумчивые пруды Царского Села, отражались в них минарет и купол купальни-мечети, Орловская колонна, и зелёные ивы свешивали к ним острые тонкие листья. И ни притоптанная солдатами трава, ни заплёванные шелухой от семечек дорожки не могли испортить очарования густой зелени, голубого неба и красиво размещённых групп деревьев, аллей из могучих лип и меланхоличных лиственниц.