Фаддей Булгарин - Димитрий Самозванец

Тут представилось зрелище величественное и горестное: борьба добродетели с пороком. Пять братьев Романовых, столь же прекрасные телом, как душою, стояли спокойно перед своими убийцами и с сожалением взирали на уничижение человечества в лицах первых сановников государства! Мужи добродетельные казались свободными в оковах пред гнусными своими судьями, рабами страстей и порока. – "Отвечайте, злодеи! – воскликнул Семен Годунов, задыхаясь от злобы, – сознавайтесь в волшебстве и ядосоставлении. Вы уличены уже найденным у вас зелием и показанием собственных слуг ваших".

Горько улыбнулся боярин Федор Никитич и, окинув взором собрание, отвечал:

– Отцы и братия! Ведомо вам, что в роде Романовых никогда не было изменника и предателя. Не было, нет и не будет вовеки! Предки наши служили верою и правдою царям и отечеству и завещали нам покорность к законной власти, беспредельную любовь к отечеству. Не яд хранится в кладовых Романова рода, но пища и одежа для неимущих; не волшебством занимаемся мы в домашних беседах, но совещаниями о благе отечества и молитвами к Богу, да помилует он врагов наших и для общего спокойствия отвратит казнь от виновных! Не знаем за собою никакой вины, ни злого умысла не только противу венценосца, но даже противу последнего из его рабов. Чистые душою, мы не боимся ни угроз, ни казни; страшимся одного: чтоб Бог не отмстил злобным клеветникам на роде их и племени!

Страх объял сердца, и совесть начала пробуждаться в слабых душах. Молчание царствовало в собрании, и сам Семен Годунов смутился. Александр Никитич Романов, одаренный характером более пылким, нежели другие братья, тронутый до глубины души несправедливостью, сказал: "Не нам, но себе и России изрываете вы пропасть, склоняя слуг к злобной клевете. Пусть царь Борис Федорович по своей собственной воле казнит двоюродных братьев благодетеля своего царя Федора Ивановича. Он даст за это ответ пред Богом. Но не ваше дело губить души свои потворством и лицемерием, мужи думные! Вы сами уверены, что козни властолюбия чужды душе Романовых. Мы отдаем вам первенство и преимущество в заслугах отечеству, но не уступим в любви к нему; кто же любит Россию, тот не смущает ее мятежом, а покоит ее, водворяет в ней мир и согласие. Не мы враги царя и России, но те, которые сокрушают его ложными доносами, побуждают к несправедливости, изгоняют верных слуг клеветою и ожесточают народ притеснениями".

"Остановись, дерзкий!" – воскликнул Семен Годунов и, приметив, что многие из бояр и духовных смягчились, что у некоторых даже навернулись слезы, возопил грозным голосом: "Каждый, потворствующий изменникам, есть сам изменник и предатель!" Потом, снова обратись к Романовым, повторил требование, чтоб они признались в волшебстве и составлении яда на пагубу Бориса. Великодушные Романовы с гордостью отвергнули клевету. Им не дали более говорить и криком неистовым заглушили голос истины. Более прочих свирепствовали бояре Семен Никитич Годунов, князь Василий Иванович Шуйский и окольничий Михайло Глебович Салтыков. Первый – из злобы, последние – из ложного усердия к страшному венценосцу. Романовых ввергнули в темницу с женами, детьми и домочадцами, чтоб допросить и осудить по произволу Семена Годунова!

Царь Борис был грустен и беспокоен, когда я пришел к нему с донесением о виденном и слышанном. В царской палате был тогда новый любимец его Петр Федорович Басманов, которого он допустил к царевичу Феодору Борисовичу в качестве друга и советника. Выслушав мое повествование, Борис сказал: "Довольно терпел я от гордости этих старых боярских родов, которые всю заслугу основывают на местничестве и оттого только знамениты, что по праву рождения занимают первые должности в государстве, в мире и войне. То, что предместник мой царь Феодор начал по моему совету, я кончу; при помощи Божией открою свободное поприще уму и усердию в службе царской! На вас, новых людей, моя надежда! Служите мне верно, усердно – я вам дам все: вотчины, почести, славу! Не жалейте не только изменников, но даже подозрительных или вредных одною силою в мнении народном. Помните, что они заграждают вам путь".

Мы вышли вместе с Басмановым из царских палат. Я был печален. Воспоминание о страдальцах и слова Борисовы тяготили мое сердце; но Басманов был радостен. "Пусть их гибнут! – сказал он. – Эти древние боярские роды так возвысились и окружили престол такою стеною, что до нас вовсе не доходят лучи милости царской. На развалинах этих стен мы утвердимся и упрочим новое здание. Ободрись, Хрущов! Будем и мы боярами, полководцами!"