Узнав обо всём, происходящем в Кастилии, Фердинанд распустил кортесы и покинул Арагон. Он вернулся, потерпев поражение от своего собственного парламента, втайне страдая от угрызений совести и яростно желая отличиться. Хотя внешне он сохранял спокойствие.
— Меня заинтересовал твой способ вести войну, — сказал он. — Я готов принять в ней участие.
Когда Изабелла представила новорождённую дочь, лицо Фердинанда помрачнело.
— Никто не в состоянии изменить волю Бога, если он посылает девочку, — с чувством произнесла Изабелла.
— Я хорошо усвоил этот урок, — спокойно ответил он, но затем повторил эти слова тоном, который напугал её: — Да, я очень хорошо это усвоил!
— Что случилось, Фердинанд?
Внезапно он прижал её руки к своим губам, долго целовал их, а затем приложил к своим щекам.
— Фердинанд, что случилось?
— У меня было трудное время, — хрипло сказал он. Через мгновение его лицо и голос снова стали спокойными.
Руки Изабеллы были влажными там, где его щёки касались их.
— Дорогой мой, никогда прежде я не видела твоих слёз.
— Слёзы?
— Да. — Она протянула руки.
— Это не слёзы. Я так долго не целовал тебя, что мои поцелуи сейчас слишком крепки. Вот и всё.
Это событие внесло смятение в её душу, но она никогда больше не упоминала о нём: в душе Фердинанда таились тёмные глубины, до дна которых она не пыталась добраться из-за страха перед тем, что могла там обнаружить.
Более понятным было его отношение к войне с маврами. Ознакомившись с планом войны и успешными результатами всех приготовлений, Фердинанд предложил начать наступление. Боевой дух в войсках был высок, число солдат достигло пятидесяти тысяч.
Фердинанд возглавил войско и прошёл с ожесточёнными боями по территории королевства Гранада до самых стен Малаги.
«Я мог бы захватить Малагу, если бы захотел, — писал он королеве, — но было бы жаль тратить время на длительную осаду, которая потребуется для её взятия. Это подтвердит тебе и маркиз Кадис».
Его воодушевление росло от успехов. Изабелла решила, что его странное поведение при первой встрече с новой дочерью не могло быть отвращением, потому что герольд привёз подарок для маленькой Каталины. Это были конфеты мавров, сделанные из разноцветных сахарных кристаллов, очень красивые и похожие на драгоценное ожерелье.
— Его величество поручил мне, — произнёс смутившийся герольд, — попросить ваше величество не позволять её высочеству жевать нитку, она несъедобна.
— Передай королю, что я буду очень осторожна, — улыбнулась Изабелла, — и пожалуйста, горячо поблагодари его от нас обеих.
Фердинанд быстро, один за другим захватил крупные города — Илору, Сетенил и Ронду, затем ещё около семидесяти других, более мелких городов. К концу года территория маврского государства напоминала ткань, которая подверглась воздействию моли: сплошные дыры, в каждой из которых находился хорошо оснащённый гарнизон испанцев.
Неожиданно маленький маврский город Бенамавекс восстал против испанцев после того, как был занят Фердинандом. Восстание было актом предательства, так как Фердинанд, как истинный феодал, требовал принесения присяги на верность после взятия города. Во главе всего своего войска он снова направился в Бенамавекс и напал на него, как буря. Фердинанд сровнял город с землёй, заставив самих мавров уничтожить свои дома. Затем он заминировал стены и взорвал их, вместе с телами ста восьмидесяти человек, повешенных на башнях в назидание другим.
Военные действия, несмотря на всю их быстроту, заняли большую часть года, потому что для захвата даже самого маленького городка требовалось по крайней мере несколько дней. Затем было необходимо сформировать гарнизон и реорганизовать жизнь в городе — всё это Фердинанд проделывал очень тщательно. Он не переходил к своей следующей цели, пока не добивался вассальной присяги и не устанавливал систему сбора налогов в каждом городе. Налоги были вполне терпимыми, за исключением случаев, когда побеждённые города восставали, как Бенамавекс; и Фердинанд тоже был терпим, позволяя своим новым подданным придерживаться прежних религиозных законов. Это создавало странное сочетание креста и полумесяца, что демонстрировало терпимость короны в целом. Случалось, что колокола новой христианской церкви звонили в то же самое время, когда муэдзин поднимался на минарет и призывал мусульман к молитве. Но язык колокола был железным, а человеческий язык — нет, и никто не сомневался, кто в конце концов одержит победу...
Читать дальше