Василий Балябин - Забайкальцы. Книга 4.

Слушая его, атаман лишь головой покачал, дивясь про себя: «Смотри-ко ты, как чешет, не хуже моего писаря. Как водой бредет».

«Первый Забайкальский казачий полк, — продолжал парень, — прибывает в нашу станицу. Предлагаю к 29 мая сего года приготовить сто пудов овса и пять одноконных подвод, каковые предоставить в распоряжение полкового фуражира. Об исполнении донести. Станичный атаман вахмистр Пинигин. Писарь урядник Березин».

К удивлению гонца, атамана не только не огорчили предстоящие хлопоты, но он даже повеселел, выслушав предписание начальства.

— Вот это здорово, Первый полк к нам! — заулыбался он, гладя бороду. — Марина, слышишь?

— Слышу, тятя, Миша приедет! — Маринка так и зарделась маковым цветом, радостью заискрились карие глаза. — Вот не думано-то, не гадано, аж не верится.

— Дуреха, чего же не верить-то, ясно написано: двадцать девятого мая, значит, завтра жди муженька в гости. Иди обрадуй матерю, да начинайте готовиться встретить дорогого гостя. А оно может так получиться, что и господа офицеры к нам пожалуют, ежели полк-то у нас задержится. Иди, а у меня ишо и других делов полно.

И к гонцу:

— А ты, молодец, письмо-то отвези к писарю моему, пусть он там распишется как надо, да скажи ему, чтобы живой ногой ко мне, понял?

— Так точно, господин атаман!

— Ступай.

Парень, подражая старшим, крутнулся налево кругом, вышел. Филат, повеселевший от радужных вестей, и не заметил, что головная боль у него утихла, на душе стало легко, потянуло на разговоры и выпить захотелось.

— Агаха, — позвал он жену, — поставь-ка нам графинчик! Чтобы Федот Нилыч проздравил нас с радостью великой.

— Опохмелился, и хватит, — резко оборвала его атаманша, — напьешься и про дело забудешь! Из станицы-то што пишут, забыл? Надо все исполнить и к приезду зятя приготовиться, родных оповестить, пригласить к завтрему, а у нас ишо не у шубы рукав! Работники на пашне, а надо кого-то за овцой послать в табун, заколоть ее, да поросенка, а то и двух. Да мало ли делов-то?

— Верно, Агаха, верно! — согласился атаман, — А по чеплашечке-то уж налей нам с Федотом Нилычем, выпьем — и за дело. Все справим в лучшем виде. Проходи, дядя Федот, к столу.

Федот не возражал, положив фуражку на скамью, прошел к столу, присел, разглаживая усы. Выпили по одному бокальчику, больше атаманша не разрешила, закусили соленым огурцом.

— Вот что, дядя Федот, — заговорил атаман, — овес-то возьмем, пожалуй, из общественного амбара? Как по-твоему, ладно будет? А потом соберем как-нибудь, возместим, верно?

— Ну что ж, тебе виднее. Из амбару так из амбару. Вахтура позвать, что ли?

— Позови. И десять подвод к завтрему набери.

— Кого назначить?

— Очередь в нижней улице. Значить, так: можно Романа Вдовина, Калинина Михалева, Руфу Пичуева и других там по порядку.

— Поликарпа Дятлова чего обходишь?

— Дойдет ишо очередь и до Поликарпа.

— Там жди, когда она дойдет, — Федот вышел из-за стола, перекрестился на иконы. — Спасибо за угощение.

— На здоровье. Насчет подвод-то поторапливайся.

— Сделаю. Вот насчет Ромахи-то Вдовина поговорить хочу, вить у него парень-то совсем недавно с подвод вернулся — и опять его же? Вить неправильно, Филат Степанович! Плуг остановится у человека, без паров останется! То же самое и у тех ребят. Лучше всего назначить Дятлова, пусть пошлет работника на трех подводах, две взять у Овчинникова, остальные наберем. Вот оно и ладно будет. А у Овчинникова с Дятловым не убудет, и пахота не остановится, у них, окромя рабочих, гулевых кобыл косяки степь красят.

— Это уж дело его, Федот Нилыч, а што касаемо подвод, так у Романа три годных души, а у Дятлова одна! Так с какого же пятерика он за чужие души отбывать будет?

— Ду-уши. А помнишь, веснусь, вот когда также потребовали с нас овес, подводы, коней под верх, так брали по справедливости, у богатых, справных хозяев, так что и пахота ни у кого не остановилась! Оно и правильно, вить вешний день год кормит.

— Это ты про то, как красные-то к нам заходили?

— Восстанцами их называли, а какой они масти, я не интересовался. Димов Михайло каким-то начальником у них. Он, этот Димов, сказывают, в большаках состоит, а человек ничего-о, очень даже справедливый. Что верно, то верно.

— Так ты это што же, Федот Нилыч, — у атамана от удивления глаза полезли на лоб, ломко изогнулись рыжие брови, — Мишку Димова восхваляешь за то, што он тут пропаганды разводил большевицкие?

— Может, он и говорил про каких-то препоганых, я не слыхал, а вот про рабочих да про бедных людей рассказывал — мне даже пондравилось. Хорошо говорил, умный, видать, человек.