Олег Широкий - Полет на спине дракона

Узнав о недовольстве низов, изгнанный боярами развратник князь Владимир на польских мечах ворвался в город (ляхам только повод дай) и занялся привычным делом — кутежами и безобразиями, да так, что венгров помянули добрым словом. Вечный вопрос о том, кто лучше — разбойник или проповедник, — заставлял закипать расчётливые боярские головы. Увы, хлебнули лиха из обоих кубков.

Спор решился просто, едва Господь прибрал сластолюбца Владимира на Суд.

Снова явился (безо всякого спросу) старый знакомый — «великий» Роман Мстиславич. Прискакал на плечах тех же поляков (этим только свистни), и... и с тех пор перевелись в Галиче венгерские доброхоты. Удалой князь кого в землю живьём зарывал, кому кожу сдирал, кого — на кол, кого приглашал воротиться, обещая разные милости, а уж потом предавал легковерных сладостной казни. Перед этой блистательной расправой померкли все неприятности венгерских гонений и Владимировых художеств. Уже никто не спорил в вольном городе, какая власть лучше, ибо все споры замерли в предсмертном оцепенении. Тихо стало в Галиче, как на погосте, или как... в далёком Владимиро-Суздальском княжестве, «новыми» обычаями коего галичане своих детей пугали, как некогда половцы Мономахом.

(Через несколько столетий, подробно описав в своём труде расправу над боярами, маститый историк Николай Иванович Костомаров на той же странице скорбит о безвременной кончине Романа, ибо «много ещё можно было ожидать от такого князя для судьбы Юго-Западной Руси». Тут не поспоришь — лучше пусть свои закопают живьём, чем чужие «душу народную вынут». Но и современникам Роман тоже пришёлся по душе, ибо «ходил по заповедям Божиим», летописи разъясняют: был «гневен как рысь, губителен как крокодил»).

Данило отца не помнил. Четырёх годков ему не было, когда сгинул «святой крокодил» — родитель где-то в ляшских пределах. Ну да невелика беда — другие напомнили. Унаследовал Данило всех врагов, коих плодить был его отец большим охотником. Оттого и пришлось повидать свет белый в бесконечных бегах, по времени княжил Данило на Волыни да в Галиче куда меньше, чем в изгнании скитался.

Незадолго до Батыева нашествия очередной раз согнали Данилу с Галицкого стола — на сей раз Михаил Черниговский. Сам Михайло в Галиче не осел — есть и поважней дела — сына своего там оставил кукушкой в чужом гнезде.

Выгнав очередного обидчика из злополучного города, Данило там тоже оставаться не стал. Галич стал для него, словно как холка коня дикого. Облюбовал князь для покоя и дум небольшой городок Холм и оттуда, как охотник из укрытия, пристально на Галич посматривал.

В давней тяжбе Данилы с Михаилом удача склонялась то к одному, то к другому. Каждый понимал: самое главное — благоволение короля венгерского. Союз с ним — залог прочной власти и над Галичем, и над Киевом. А там, глядишь, и куда подале можно взор обратить — всему свой час. Но нет прочнее скрепы, нежели династическая: это вполне оба соперника понимали.

Уже отбивала тысячекопытную дробь Батыева конница в ближних пределах, а Даниил с Михаилом все думали не про оборону, а как с венграми породниться. Вот что главным казалось для них.

Не судьба была Даниилу с венграми породниться, обскакал его пронырливый Михаил и выдал-таки своего сына Ростислава за королевскую дочку. С таковою великою бедою разве сравнится та мелкая докука, что разорили злые моавитяне-татаровья и Киев с Галичем, и куда как много мелких городишек. Одним утешился тогда Даниил — не поздоровилось от нехристей и Венгрии, на которую столько надежд возлагал галицкий князь. Всё ж таки зело приятно, когда и соседа жареный петух поклевал, не только тебя самого.

Данило вернулся из очередного изгнания и с теплом душевным узрел, что, ежели кто и пострадал от Батыевой беды, то прежде всего ненавистные недруги-бояре. А смердам кабы ещё и не лучше стало. В строптивой болоховской Земле Батыгу-поганого, Христа не стесняясь, «добрым царём» меж собой кличут. Тут-то и Даниил помянул Батыгу словом, если и не добрым, то уж и не совсем злым. Куда больший зуб вырос у князя на обидчиков венгров.

С тех пор много чего случилось, но не думал Данило, что будет он вот так сидеть пред очами монгольского нехристя и дрожь греховную унимать.

— Воевода твой Дмитр, коего в Киеве оставил мне на съедение, добрым воином стал в туменах моих. Ходил со мной на угров и ляхов. Негоже, коназ, хорошими людьми бросаться. Тканями шёлковыми пыльных дорог не устилают.