Олег Широкий - Полет на спине дракона

— Под сенью Ярослава? — вдруг, осмелев, дерзко ответил Олег. — Не слишком-то сладко. Зря ты дал ему узду над Русью, хан. Он — предаст тебя и переметнётся к Гуюку.

— Ты и это знаешь? — нахмурился Бату. — Как же советуешь поступить? На кого ещё опереться?

— Слишком мало знаю, хан. Будет второй поход на Запад, снова запылают и наши города, — ушёл от ответа Олег.

— Запылает и мой улус, коназ. Ну, а ты? Ты не предашь меня?

— Кто я такой, чтобы предавать? Пыль серая. Разве на такие вопросы отвечают, хан?

— Что верно, то верно, — вдруг засмеялся Бату, — хочу тебя, князь, отправить туда, куда ты с Гуюком не доехал — в Каракорум. Нужны мне там союзники из князей, знающие русские дела. Ты из таких, ибо много я слышал от соглядатаев про ум твой и знания. Гуюка же не бойся: к другу моему Мунке-хану поедешь, а он в обиду не даст. Найди там человека по имени Маркуз и жди... Я нухура твоего, Гневаша, пристроил в гридни к Ярославу — жди от него вестей — он человек хваткий.

«Ну надо ж, пострел. Уже и в лазутчики к Бату пролез», — подивился Олег вёрткости своего знакомца. Ему стало весело.

Увидев князя Михаила, хан всё-таки был разочарован. Собирая по крупинке сведения об этом человеке, он ни разу не поинтересовался возрастом. И вот перед повелителем стоял высокий костлявый старик. Чем-то (ростом-ли, повадкой) князь напомнил Бату самого Чингиса. Правда, тот — горбился, а не выгибался грудью вперёд. Это сходство, с Потрясателем Вселенной ещё больше усилило неприязнь.

Приехавший вёл себя странно: то ли испуганно, то ли надменно. Он желал выклянчить у Бату грамоту на владение Черниговом, и по всему видно было, князю невыносимо тяжело склониться перед «дикарём и нехристью». Отсюда и нарочитая, а потому глупая величавость.

«Экий петух, — подумал хан, — гордец — не проси, просишь — не гордись».

Хан смотрел на князя и не мог ему надивиться. Не так давно Боэмунд, застрявший в Европе со времён «вечернего похода», передал со своим лазутчиком из города Лиона занятное: Михаил выпрашивал у папистов помощь, чтобы ударить на Бату скопом, всех обиженных в кулак собрав. Бату встревожился и всё думал-гадал, как Михаила (имеющего по старой памяти немалый вес на Руси) то ли выкрасть, то ли заманить в сети. Вызывать князя к себе в юрту прямым указом было бы неумно: зная свои грехи, наверняка не приедет, сбежит. Бату был уверен, что у Михаила хватит ума не явиться на явную расправу, и думал даже отрядить за ним «родственных душ», чтоб привели его на аркане.

Князь приехал сам. Просить Черниговский стол. Вот это да!

Сначала Бату думал, что это мужество, но потом понял: князь, считая хана дикарём, действительно настолько слеп и полагает, что Бату ничего не известно про его интриги на Лионском соборе.

Мстительным Бату не был, но от этой встречи ожидал много приятного для себя. Редко бывало в последние годы, чтобы тупые, как таран, устремления беспощадной Ясы столь совпадали с вожделениями души.

Выслушав просительную речь, хан стал медленно разматывать длинный, пропитанный ядом ответ:

— Переведите ему: ты просишь Чернигов, князь, но память твоя коротка. Кто не знает простого: есть силы — сражайся, рука ослабла — покоряйся. Если, конечно, о народе своём думаешь, не о жабьей гордыне. Так нет же — защищать свой улус ты, коназ, не захотел, — хан нахмурился сильнее, красные пятна выступили на щеках, как крапинки на коже змеи, — и сдаться не пожелал. А семью свою бросил в Кременце — это как? Глупая дрофа не делает такого. Чернигов свой оставил без панциря нагрудного, уведя дружины, и стало там — куда ни ткни — мягкое брюхо. В этом ли доблесть правителя?

Услышав толмача, Михаил побледнел и покачнулся. Безжалостный дятел совести вдруг забарабанил по вискам.

Тогда, в тот страшный год, семью своего врага тут же пленил вёрткий союзник Бату Ярослав, а Чернигов монголы взяли без труда и хорошенько там поживились. Город брали кераиты Гуюка, и он сполна отыгрался за упрямый острожок Козельск, что был у того же Михаила в подчинении. Бату думал тогда: ладно уж, пусть Гуюк потешится.

Растерзав черниговские владения, джихангир отдал долг Ярославу Всеволодовичу за то, что тот не воевал против в суздальской земле. И тем ещё отплатил, что утопил козельского малолетнего княжича Василия Козлю в его же собственной крови — княжич тоже мог претендовать на киевский великий стол. К тому же Бату позволил захватить в заложники Михайлову семью; Чернигов был обессилен и зубов лишился.