Олег Широкий - Полет на спине дракона

«Дальняя стрела» из ставки в ответ на послание джихангира, в котором он сообщал, что «кыпчакской опасности» больше нет — «Бачман разбит, половецкие степи покорены», — привёз отнюдь не то, что Бату с надеждой ожидал.

— Слышали мы, что хан Котян ушёл с народом своим в Угорскую Пушту и, заручившись поддержкой короля венгерского, замышляет недоброе. Туда же сбежал коназ покорённых тобой земель — Михаил, туда же устремился и галицкий коназ, оба союза против монголов ищут. Не знаешь об этом или утаил такое в послании своём? Смотри — не укуси себя за хвост. Отчего стремишься, где только можно, миловать врагов? Смотри, джихангир. Слышали мы также, что взятые в войско твоё инородцы присягали тебе, а не Великому Хану, — выдал «дальняя стрела» заученное слово.

Бату смутился от такой осведомлённости ставки и понял, что донос Гуюка опередил его, дясихангирова, посланца. А раз так, ногти поздно грызть, поздно сетовать. Любимому Гуюку, сыну Угэдэя, прямому наследнику империи, останавливать поход невыгодно, по крайней мере — сейчас. Думал Гуюк, что силы Бату в походе поредеют, а вышло наоборот, думал, что одни кости в будущих владениях соперника останутся — и тут не угадал. Ну да, Киев разорили, ещё кое-что...

Но страна урусутов жива, и видно всякому: воспрянет и раны залижет. А вот этого не надо бы.

Истощённое войско Бату, караваны с добычей в имперской ставке, горящая чужая земля под копытами туменов — вот Гуюкова выгода. А тех, кто присоединился к войску джихангира, нужно бросать вперёд, на новые завоевания, не позволять разрастаться гнезду мятежа.

Бату хмурился, примеряя к себе мысли соперника.

Всё это пронеслось в его голове чуть ли не до того, как «дальняя стрела» закончил свою речь приказом: «В Венгрию шли послов, требуй половцев из Пушты изгнать, хана Котяна — выдать».

И ведь не поспоришь, не возразишь. Перед тобой — живое сообщение, не более того.

Да, обыграл его Гуюк... Ещё как обыграл. А точнее — не Гуюк, а мудрый Эльджидай.

В свой шатёр Бату ступил мрачнее тучи и велел созвать ближних нойонов. Шее снова стало тесно, как будто обернулся этот новый пергамент с приказом очередной удавкой. В этот день он долго отчитывал Боэмунда — «почему не проследили», ругал Делая — «почему не перехватили тайного Эльджидаева гонца в ставку». Ближние нойоны обиженно оправдывались и были правы — всего не учтёшь.

— Венгры, настроенные против нас Михаилом, убьют послов, они такие, — обрадовал Боэмунд, — после чего мы, увы, нагрянем в Венгрию и вернёмся оттуда ощипанными.

— Никуда не денемся, — эхом отозвался приунывший Делай, — дело не в Венгрии, а в том, что поссоримся с Римским Папой, а стало быть — со всей Европой. Венгрия — его улус. А сориться нам не ко времени.

— Ну надо же, — нервничал Боэмунд, — а я думал, наш Делай только арканы бросать горазд, а он даже знает, кто такой Папа Римский.

— Если ухо соглядатая пробкой забито, как у дьявола мелькитского, — весело огрызнулся Делай, — если глаз его за столбами степи не видит, приходится и нам — рабам аркана — знаний набираться. Иначе и вовсе пропасть.

— Ну вот что, хватит препираться, — пришёл в себя Бату, — в Венгрию поедете оба, ротозейство своё исправлять. Делай забирает всю свою сотню Боэмунду в подмогу. Задача ближайшая — не допустить, чтоб хан Котян с королём венгерским спелся. Боэмунду же повеление особой важности — против Папы союзников найти на случай большой войны.

— Искать не надо, союзник всем известен, — отозвался соглядатай.

— Император Фридрих?

Боэмунд молча кивнул.

— Вот и заручись его поддержкой, не мне тебя учить. А мы с туменами пойдём вперёд — поближе к венгерской границе, а заодно покажем подданным Данилы Галицкого, что не тому они служат, коль скоро добрый коназ на опустошения свой край обрекает, осиное гнездо разворошив. Из Киева он сбежал, Волынь и Галич под копыта наши бросил, договор о мире презрев. Хороши же тут правители. Не хотел я того, но сказано: «Делаешь — не бойся, а боишься — не делай». Не так ли учил мой великий дед?

— Как же мог Даниил знать о наших планах, когда и мы о них не знали, — воззвал Боэмунд к справедливости, — не за войной туда уехал Данило, за чем-то другим.

— Воистину, страх предсказывает планы врага не хуже звездочётов, — буркнул Делай.

— За войной ли, нет, но поехал он к тому, кто враг наш ныне. Теперь войны не избежать.

На пиру у короля Белы Четвёртого показное веселье подошло уж к той поре, когда дворцовые слуги стоят наизготове, чтобы в нужный момент кинуться разнимать излишне буйных. В Венгрии благородных гостей не унижают — оружие у входа не забирают. Оттого слугам и страже забота: как бы высокие гости мечами да саблями друг дружку с перепою не посекли. Поглядывает король на приезжих — воспалённые мысли кружатся, как вороны над мусорной кучей. Но не знает повелитель, радоваться ли гостям. Да и не гости они вовсе — беженцы.