Олег Широкий - Полет на спине дракона

Но Темуджина разве поймёшь — он рассмеялся и даже похвалил меня за дерзость: «Как ни пугай — тигра не запугаешь, как ни хвали шакала — в тигра не превратишь. Пуганые шакалы способны гнать даже чужого льва. Или хочешь, чтобы сильные рвали друг друга, а слабые грызли их тела? Этого хочешь, Мутуган? Так и было в землях шаха Мухаммеда до нашего прихода».

Написанное послание было более кратким, но Бату видел не потускневшие строчки на пергаменте — перед ним стоял его друг и рассказывал, всё как при встрече... Бату отчётливо видел, с каким выражением воображаемый Мутуган произносит ту фразу или другую. Иногда демонстрирует что-то вроде растерянности мелкого плута, которого поймали на краже лепёшки, как у того глаза бегают, а потом вдруг лицо друга становиться жёстким и страдающим.

Эх, анда, анда... За каждого своего нухура снимет с себя последнее — он такой. Сам, наверное, подбирал, учил, радовался как ребёнок успехам любого агтачи [36] Агтачи — конюший. и тележника... И вот целый десяток... между делом... р-раз... и задавили тетивой, каково ему было...

Ходил, наверное, хоронить... зубами скрипел, долго утопал глазами в погребальном огне (или зарыли как преступников?), слёзы ярости сушил... А тут на тебе: «Непуганые шакалы грызут своих, пуганые — чужих». Как он, наверное, любил в этот момент их мудрого дедушку.

«...Великий говорит: «Дурное липнет само, а мудрое, подобно огню, не удержишь». «Учёная яма» — вещь вполне прилипчивая и на огонь мало похожая, тебе ли не согласиться? Хан Темуджин расспрашивал меня о нашем тамошнем житье-бытье. «Полезно ли было? Как наставники?» Я же, памятуя, что «мудрое не удержишь», ничего ему не сказал. Так что пусть уж всё останется там у ребят как есть — добро, что не хуже».

Далее шли шуточные юролы общим друзьям, пожелание непутёвому Орду, чтобы тот почаще «ходил вниз ногами»... и далее в том же духе.

Забыв о ждущем в сторонке человеке, Бату держал Мутуганово послание в руках и как бы рядом с другом стоял. Они были вместе, а значит, — весёлыми и сильными. Те трудности, которые ожидали Бату на Иртыше, казались теперь азартной игрой под ясным солнышком. Но время настало — он вернулся из грёз в шумный абрикосовый сад, где его нухуры пьяными голосами выводили разухабистые песни и издевались над перепуганными магометанами.

— Как тебя зовут, добрый вестник? Здоровы ли твои родители? Что желаешь в награду, — вполне искренне стал задавать ритуальные вопросы царевич.

— Меня зовут Боэмунд, я из города Безье, это очень далеко. Родители мои не больны, спасибо, ибо освобождение из сетей телесных — наилучшее из лекарств. В награду желаю присоединиться к ним быстрее, — ответил гонец.

— Что у тебя за горе, Бамут, я не знаю. Чем могу, помогу, — растерялся Бату, — но за добрую весть не помогают встрече с родными, ушедшими в Страну Духов.

— Ты наверняка мне поможешь по вашему обычаю, благородный тайджи. Ведь я принёс тебе не радостную, а чёрную весть.

Предчувствие ожгло Бату бичом:

— Говори!

— Твой анда Мутуган, послание которого ты читал сейчас, погиб при взятии крепости Балтан. Он сказал мне до того: «Если что со мной случится, пусть мой анда, читая послание, видит меня живым», — посланец промедлил мгновение, — а на следующий день его убили...

— Да, — прошептал царевич, ещё не осознавая до конца смысла этого известия, — значит... всё-таки... мигом смерти распорядилась судьба, а не хан. Он хотел такого...

— Стрела, пущенная ручной баллистой [37] Баллиста — древняя метательная машина. издалека, — добавил Боэмунд, — при таком не наказывают телохранителей. За что? Он мечтал погибнуть именно так: чтобы никого не наказали.

— Ты думаешь, он мечтал о погибели? — Просто чтобы что-то сказать, не молчать... Шевелиться не хотелось, вообще ничего не хотелось. «Один, навсегда один».

Из далёкого мира еле слышно долетали бессмысленные слова:

— Прости, тайджи. Порою собственные желания выдаёшь за чаяния других. Я не говорил о нём. Это я о себе, ничтожном. Исполни же положенное по обычаю, пошли меня в Страну Духов за чёрную весть.

Что-то было в интонации «дальней стрелы», заставившее серую муть развеяться. Деревья и суетящиеся у расстеленных войлоков силуэты стали чётче... Бату прислушался:

— Займись же моей судьбой, и ты отвлечёшься от своей утраты. Она ещё настигнет тебя, поверь. Она пошлёт не одну и не две красные стрелы в твоё незащищённое горло. Не беги навстречу тому, что и так от тебя не уйдёт.