Михаил Голденков - Огненный всадник

— Дела! — почесал затылок Кмитич. — Куда все подевалось в стране?! Денег нет! Армия в 11 000 человек всего-то! Во шляхта! Всем на все плевать! Тут и в самом деле придут и голыми руками все заберут!

Хотя Кмитичу понравилась идея отгрохать свадебку почти на два месяца раньше, но сведения о подходе московского войска встревожили, ибо от Смоленска и до Орши недалеко, а Орша к штурму готова еще меньше, чем Смоленск, так как за два последних года город горел аж два раза. «Хотя нет, Орша в безопасности, — думал Кмитич далее, — Московщина просто хочет Смоленск забрать. У них на этот город давно зуб имеется. Думаю, если война и будет, то только за Смоленск. А вот казачки — это проблема».

Оршанский воевода, впрочем, предпринимал некоторые меры по укреплению своего города. Стена периметром в 354 метра и высотой до восьми метров окружала Оршу, но ворот не было, не было и башен, зубцы на стенах обломались… «Смоленск, если отобьется, то спасет и Оршу, как и другие города Литвы», — думал оршанский князь. Правда, сведения гетмана наводили на грустные мысли. Не радовала новость и о кознях против Обуховича. «Нужно срочно писать Михалу», — думал Кмитич, волнуясь. Ведь именно юный Радзивилл дал согласие быть поджаничником на свадьбе Самуэля, а дорога из Несвижа до Орши не близкая. Михал мог и не успеть. И Кмитич отписал Михалу, чтобы прямиком ехал в Смоленск. «Только не забудь поезд еловыми ветками украсить, — предупреждал он в письме, — а то вы, Радзивиллы, совсем от наших традиций оторвались, все по-французски, по-итальянски да по-саксонски!»

Провожать хоругвь пана Кмитича вышел чуть ли не весь город. То и дело оршанский князь свешивался с седла своего вороного скакуна и жал протягиваемые руки. Тут были и шляхтичи, и простые горожане, пришли даже селяне и еврейские торговцы. Все любили и уважали Кмитича, впрочем, исключительным уважением пользовались в городе ранее его отец и старший брат. И, несмотря на то, что сие уважение Кмитич получил в наследство, он, тем не менее, подкрепил его тем, что и вправду считался добрым паном, заботясь о родном городе, как мать о детях. Кмитич всегда снимал шляпу, когда снимали перед ним, всегда был весел и добр, не отказывал в просьбах и был щедр и совершенно не жаден на деньги. «Гроши — это вода. Их жалеть бесполезно и не нужно», — часто приговаривал оршанский войт, когда, по мнению кого-либо из своих друзей, безрассудно спускал крупную сумму денег в харчевне или же делал слишком дорогой подарок малознакомой паненке. А его кутежи и дуэли воспринимались оршанцами, скорее, как мальчишеские невинные забавы, не злые и умилительные…

Гудели волынки и колесные лиры, грустные песни перебивали одна другую, и Кмитич едва не прослезился. Ощущение было такое, что еще не скоро он вновь увидит родной город.

Кортеж Кмитича быстро достиг Дубровно, где заночевал, и уже в конце следующего дня пересек воображаемый порог смоленского воеводства. Кмитич с любопытством вертел головой по сторонам, пытаясь понять, чем здешние леса, луга и облака отличаются от тех, что в соседней Орше и более дальних Витебске, Менске и Гродно. Кмитич любил бывать в разных местах Литвы, как и в различных странах не выгоды ради, а зачастую просто из-за пылкого географического интереса: вдохнуть ноздрями неизвестные ранее запахи дальней стороны, послушать, как шумят там деревья, посмотреть, как стоят дома, как говорят и улыбаются тебе местные жители… Именно благодаря всем этим мелочам, постоянно примечаемым любопытным князем, если бы Кмитича разбудили в лесу и спросили, в какой именно части страны он находится, то оршанский войт без особых трудов определил бы, где он: на севере или же юге Менского воеводства, под Вильной или же под Брестом.

— Литва большая и очень разная, — не раз говорил Кмитич сябру Михалу Радзивиллу, который наивно полагал, что люди, леса и луга Княжества везде одинаковые…

После местечка Красный населенные пункты словно попрятались, и отряд оршанского князя поехал волнистой дорогой, мимо холмов и глубоко врезанных речных долин, лугами и полями. Иногда литвины под развевающейся на ветру оршанской хоругвью проезжали белыми березовыми рощами, и Кмитич отмечал про себя местное преимущество лиственных деревьев над хвойными. Несколько раз отряд миновал вески с величавыми названиями Сырокоренье, Ясненское… Кмитич также не мог не отметить некоторый творческий беспорядок местных деревень, которые порой напоминали сгрудившиеся у дороги хуторы без каких-либо заборов. Не было в них той же опрятности и аккуратности, к которой Кмитич привык в Орше, Менске и Гродно — местах, где у него были фамильные маентки… Проехав очередную веску, большую, но несколько хаотично застроенную, Кмитич лишь ухмыльнулся, кивнув ротмистру Казацкому на заброшенного вида колодец, где его ратники «журавлем» набирали воду. «Журавль» скрипел и стонал, словно живой. Ротмистр, сам смоленских кровей пан, нахмурился и холодно ответил: