Генрик Сенкевич - Огнем и мечом. Часть 2

— Бессмысленно это, бессмысленно! Достаньте мне языков.

— Ничего большего и я не желаю, — ответил Оссолинский.

— Разъезды вернулись?

— Вернулись ни с чем.

— Ни одного пленного?

— Окрестные только крестьяне, которые ничего не знают.

— А пан Пелка вернулся? Он ведь непревзойденный охотник за языками.

— Увы, государь! — отозвался из-за кресла староста ломжинский. — Пан Пелка не вернулся и не вернется — он погиб.

Воцарилось молчание. Король уставил мрачный взор на горящие свечи и забарабанил пальцами по столу.

— Неужто вам нечего посоветовать? — промолвил он наконец.

— Надо ждать! — торжественно произнес канцлер.

Чело Яна Казимира избороздилось морщинами.

— Ждать? — переспросил он. — А тем временем Вишневецкий и региментарии побеждены будут под Збаражем!

— Еще немного они продержатся, — небрежно заметил Радзе„вский.

— Помолчал бы, любезный староста, когда ничего хорошего сказать не можешь.

— А я как раз хотел дать совет, ваше величество.

— Какой же?

— Отправить надобно кого-нибудь под Збараж будто к Хмельницкому на переговоры. Посол и узнает, там ли хан, а по возвращении расскажет.

— Нельзя этого делать, — ответил король. — Теперь, когда Хмельницкий объявлен мятежником и за его голову назначена награда, а запорожская булава отдана Забускому, не гоже нам с Хмельницким вступать в переговоры.

— Значит, к хану надо послать, — сказал староста.

Король обратил вопрошающий взор на канцлера, который поднял на него свои строгие голубые глаза и сказал:

— Совет недурен, да Хмельницкий, вне всякого сомнения, посла задержит и все старания пропадут напрасно.

Ян Казимир махнул рукой.

— Мы видим, — медленно произнес он, — что вам предложить нечего — выслушайте тогда наше решенье. Я прикажу трубить поход и поведу все войско на Збараж. Да свершится воля божия! Так и узнаем, там ли хан или нет его.

Канцлер знал, сколь безудержной отвагой обладал король, и не сомневался, что сказанное исполнит. С другой стороны, из опыта ему было известно, что, если государь что-нибудь замыслит и станет на своем упорствовать, никакие отговоры его не поколеблют. Потому он и не стал сразу противиться, даже похвалил самую мысль, но спешить не посоветовал, доказывая, что можно то же самое сделать завтра или день спустя, — а тем временем вдруг да прибудут добрые вести. С каждым днем должен усугубляться разброд среди черни, напуганной неудачами под Збаражем и слухами о приближении королевского войска. Смута растает от сияния имени его величества, как снег от солнечных лучей, — но на это требуется время. В руках же монаршьих судьба всей Речи Посполитой, и, будучи перед богом и потомками за нее в ответе, он не вправе подвергать себя опасности, тем паче что, случись беда, збаражским войскам уже неоткуда будет ждать спасенья. Канцлер говорил долго и выразительно: образцом краснословия могли бы послужить его речи. И в конце концов он убедил короля, хотя и утомил. Ян Казимир опять откинулся на спинку кресла, пробормотав нетерпеливо:

— Делайте, что хотите, лишь бы завтра у меня был язык.

И снова настало молчанье. За окном повисла огромная золотая луна, но в покое потемнело — свечи успели обрасти нагаром.

— Который час? — спросил король.

— Скоро полночь, — ответил Радзе„вский.

— Не буду сегодня ложиться. Объеду лагерь, и вы со мною. Где Убальд и Арцишевский?

— В лагере. Пойду скажу, чтобы подали лошадей, — ответил староста.

И направился к двери. Вдруг в сенях сделалось какое-то движение, послышался громкий разговор, торопливые шаги, наконец дверь распахнулась настежь, и вбежал запыхавшийся Тизенгауз, королевский стремянный.

— Всемилостивейший король! — воскликнул он. — Гусарский товарищ из Збаража пришел!!

Король вскочил с кресла, канцлер тоже поднялся, и из уст обоих вырвалось одновременно:

— Быть не может!

— Истинно так! Стоит в сенях.

— Давай его сюда! — вскричал король, хлопнув в ладоши. — Пусть снимет с души тяжесть!

Тизенгауз скрылся за дверью, и через минуту вместо него на пороге показалась незнакомая высокая фигура.

— Подойди, любезный сударь! — восклицал король. — Ближе! Ближе! Мы рады тебя видеть!

Рыцарь подошел к самому столу; наружность его была такова, что король, канцлер и староста ломжинский попятились в изумленье. Перед ними стояло страшное существо, более похожее на призрак, нежели на человека: изодранные в клочья лохмотья едва прикрывали его истощенное тело, посинелое лицо измазано было в крови и грязи, глаза горели лихорадочным блеском, черная всклокоченная борода закрывала грудь; трупный запах распространялся вокруг него, а ноги так дрожали, что он принужден был опереться о стол.