Сергей Сергеев-Ценский - Синопский бой

Морское ведомство первым приняло вызов противника; морское ведомство снарядило суда в экспедицию против турецкой эскадры; морское же ведомство — семьи матросов с Корабельной слободки и офицеров из города — высыпало в этот день возвращения русских судов в родной порт на берег и покрыло шлюпками и яликами рейд и Южную бухту.

Привезенная Корниловым весть о победе разнеслась по городу с сорокатысячным населением не больше как в течение часа, и с раннего утра двадцать второго числа на пристань и на берег к маяку спешили толпы народа.

С маяка далеко было видно море, на маяк были обращены нетерпеливые взгляды всех ожидающих победоносных кораблей. И вот перед полднем с маяка раздалось желанное:

— Есть! Видно!.. Идет наша эскадра!

Это шла «Мария» на буксире парохода «Крым», а по обеим сторонам ее — фрегаты «Кулевчи» и «Кагул».

Для встречи эскадры празднично расцвечены были флагами все суда, стоявшие на рейде: линейные корабли, фрегаты, корветы, бриги, тендеры, бомбарды, яхты, транспорты… По реям судов расставлены были матросы в парадной форме, как знак высшего почета виновникам блестящей победы. Там и здесь, на берегу и в шлюпках, ярко пестрели букеты цветов — георгин, хризантем — в руках детей и женщин. Встреча победителей всею многотысячной морской семьей Севастополя готовилась исключительно торжественная. Но… все ограничилось в тот день только тем, что кричали «ура» и приветственно махали букетами, платками, фуражками…

Достаточно оказалось только одного человека, который оледенил вдруг весь этот горячий восторг; таким человеком был светлейший князь.

Его катер появился на рейде тогда, когда приблизительно полчаса спустя после прихода «Марии» торжественно вошла с моря на рейд вся остальная нахимовская эскадра.

Да, была совершенно исключительная торжественность в этих пробитых во многих местах боевых кораблях с их парусами, изорванными книппелями и ядрами, со свежими заплатами на изувеченных мачтах! Одержав одну победу в Синопской бухте над турецкой эскадрой и батареями, они одержали и другую — над бурным морем. Вид этих кораблей, один за другим вслед за флагманским «Константином» входивших на рейд, вызывал взрывы ликования с бесчисленных шлюпок и с берега. Даже то, что первые три из них, «Константин», «Три святителя» и «Ростислав», шли на буксире пароходов, совсем не умаляло, а как будто увеличивало любовь к ним, как к живым существам: подвиг их был труден, но тем не менее он совершен.

И когда отвалил от Графской пристани и пошел на всех веслах навстречу эскадре вместительный катер князя, все приготовились к началу большого праздника, все соответственно настроились, все впились глазами в этот катер, буквально летевший вперед: гребцы-матросы старались не потому только, что везут князя, свое высшее начальство, но главным образом потому, что везут его славным бойцам навстречу…

И доставили, подошли к «Константину»; увидели, стоит на палубе «отец», Павел Степанович, около него офицеры, а за ними — длинные ряды матросов. И как ревностно исполнили они, гребцы, команду князя — подняли весла, салютуя Нахимову!..

Этим жестом Меншиков как бы действительно хотел выразить свою признательность победителю при Синопе, неутомимым выслеживанием противника в течение нескольких недель, в исключительно трудных условиях крейсерства, подготовившему блистательный успех.

Но вот он, высокий и узкий старик, с холодным взглядом сановника, взошел по трапу на палубу и… прежде чем подойти к Нахимову, гнусавым, брезгливым голосом приказал поднять карантинный флаг, так как на «Константине» были пленные турки, а именно: раненый Осман-паша и два командира сожженных фрегатов.

И только отдав этот приказ, он соблаговолил выслушать рапорт Нахимова, принять от него донесение о подробностях боя и, наконец, поздравить его с победой.

Потом, как бы вспомнив, что надо бы сделать еще и это, он поздравил офицеров и матросов, а после их обычного в подобных случаях ответа подал руку Нахимову, прощаясь, и повернулся уходить.

— Ваша светлость! — в полном недоумении обратился к нему Нахимов. — Этот флаг карантинный означает, разумеется, что никто из экипажа корабля не может сойти на берег?

— Разумеется! А что же еще он может означать! — сухо ответил ему князь.

— Значит, и на меня тоже распространяется это?

Меншиков сказал еще суше, чем раньше:

— Поскольку и вы, Павел Степанович, вернулись из Турции, неблагополучной по холере, и привезли пленных турок, то, конечно, нельзя будет исключения сделать даже и для вас.