Дмитрий Ерёмин - Юрий Долгорукий (Сборник)

- Куда?! - зашипел голос.

- Уже! - выдохнул коротко и с облегчением приземистый.

- Кого? Где? Когда?

- Емца с девицей. И ещё какого-то. Вот.

- Бараны! Сказано ведь, с утра!

- Не вышло!

- Коз вам доить! Зачем пригодится теперь? Видел ли кто?

- Никто.

- Никто? А как же узнают, что убили суздальцы? Велено было как?

- Не вышло, боярин!

- Головы поотрываю!

- Тогда с князем вышло, теперь нет. Люд одуревший с голоду, а за Долгую Руку, как и раньше, стоит.

- Сгиньте с глаз! - загремел Петрило.

- А где же твои глаза? - глуповато спросил дубина.

- Покажу вам! Обоим покажу!

Но подручные Петрилы уже знали: из большого облака - мелкий дождь. Грозится - нечего бояться. Дубина сказал мрачно:

- Нежели кричать, похлопочи, дабы убрали… там. Сам ведь говоришь: теперь на суздальцев не подумают, а подумают на тебя.

Петрило не выдержал: выскочил из своего укрытия, брызгая слюной, вталкивал убийц в их хижину, не переставая кричать в бессильном исступлении:

- Велено свершить утром… Перед всеми… Показать всему Киеву… Суздальцы убивают! Суздальцы, лбы ваши деревянные!..

Петрило послал слуг, чтобы поскорее убрали убитых, занесли во двор к Войтишичу, сам побежал к старому воеводе, плакал, каялся, бил себя в грудь, рвал на себе волосы.

- Не вышло! Недосмотрел! Не похлопотал! Моя вина, воевода!

- А будь оно всё проклято! - прокряхтел Войтишич. - Умолкни и забудь. Ночью свези всё это с моего двора, будь оно…

- Куда же?

- Сам ведать должон. Под деревья, к святому Феодору. Скажи Анании, да и сделайте. Были люди - и нет. Нет - ну и не нужно, будь оно всё проклято!

Мрачный воз под покровом темноты въехал в ворота монастыря святого Феодора, и где-то под тёмными деревьями были зарыты тела Ойки, Иваницы и Емца, зарыты без слёз, без молитвы, без вздохов, в сатанинской поспешности засыпаны землёй, - скрывала в себе киевская земля ещё три смерти, беспричинные и неотмщённые.

В ту же самую ночь мрачная весть пришла в Киев: Долгорукий уехал и не возвратится. Разгневался на киевлян или испугался киевлян? От гордыни или раздражения он это сделал? Отступил перед Изяславом или перед своим старым братом?

Как бы там ни было, Вячеслав ещё до рассвета стал великим князем киевским.

Надолго ли?

Утром Вячеслав принимал на Ярославовом дворе киевских бояр. Одряхлевшие под тяжестью лет, надменные от богатства, ехали к новому великому князю, покидая надёжные укрытия своих неприступных дворов, ещё и не веря до конца, что Долгорукого в самом деле нет, что бежал он в Остерский Городок, испугавшись то ли угроз Изяслава, то ли рёва чёрного люда, то ли их молчаливой силы.

Войтишич первым пришёл к Вячеславу. Летами превосходил всех, даже старого князя, по значительности никто с ним не мог тягаться, а обращению с высшими властителями он мог бы научить кого угодно.

- Князенька, мой дорогой!

Обнимались с Вячеславом крест-накрест, целовались долго, старательно, со смаком, мизинцами смахивали непрошеные слёзы, что так и рвались выкатиться из старческих глаз.

- Плачут наши глаза, княже, будь оно проклято.

- Плачут, воевода.

- Когда только смеяться будет человек? Вчера суздальцы смеялись - мы плакали, сегодня и суздальцев нет, а мы снова слёзы льём, будь оно проклято! А почему бы это так, княже дорогой? Потому что ты великий князь по нашей воле, Долгая Рука бежал и не вернётся, а суздальцы ещё сидят в городе. Должон бы ты послать киевлян да разгромить их дворы, будь оно проклято! А где дружина сидит, запереть да испечь, как кабанов. Отец твой, Мономах, умел это делать. И в Переяславе с половецкими ханами, и в Минске, где не оставил ни скотины, ни челядина.

- Господь с тобою! - испуганно замахал на Войтишича князь Вячеслав. Насильства не допущу никогда!

- Да насильство ли это? Право наше!

- Ни над кем не допущу.

- Отец твой Мономах допускал. Жидовинов из Киева изгнал.

- Я же никого не дам в обиду. Как и брат мой Юрий.

- Тогда и тебя прогоним, княже, будь оно проклято!

Чего не говорили в глаза Долгорукому, то открыто говорили Вячеславу. Какой из него князь? Ни силы, ни значения!

Гонцы боярские уже мчались где-то у Пирогова, за Стугну, к чёрным клобукам, к князю Изяславу. Не прошло и двух дней, как Изяслав влетел в Киев, ворвался следом за товарами Долгорукого, которые везли хлеб и мясо киевлянам; дружину Вячеслава обезоружил, запер все ворота, велел вылавливать и убивать суздальцев, а стрыю своему, который вышел ему навстречу, велел при дружине и боярах: