Виктор Поротников - Олег Черниговский - Клубок Сварога

Олег слушал в мрачном молчании. Действительно, за последние два года он чаще сходился на ложе с рабынями и с той же Забавой, нежели с Феофанией.

Причиной тому были частые разлады. Будучи натурой пылкой и незаурядной, Феофания могла доказывать супругу свою правоту и на конной прогулке, и за столом в трапезной, и в постели. Влияние её на государственные дела было таково, что иной раз Олег узнавал о свершённом от своего огнищанина или секретаря, заведующего перепиской с иноземными государями. Никому в свите Олега не приходило в голову подвергать сомнению правильность сделанного Феофанией, будь то отправка послов, закладка нового храма или строительство боевых кораблей.

Олег не мог не согласиться: все начинания Феофании были во благо Тмутаракани. Но ему все больше не нравилась зависимость от Империи ромеев, которая проявлялась в присылке из Царьграда священников всех рангов в храмы и монастыри Тмутараканского княжества. Автокефалия тмутараканской епархии не столько ставила её в независимое положение от киевского митрополита, сколько привязывала к константинопольской патриархии. И это было отчасти сделано Феофанией, умеющей навязывать Олегу своё мнение.

Своё равноправие во власти над Тмутараканью и зависимыми от неё землями Феофания доказывала и тем, что именовалась архонтиссой [135] [135] Архонт - переводится с греческого как «начальник, властитель». тмутараканской и корчевской. Она имела даже собственную печать с гербом Тмутаракани, на которой стояла надпись по-гречески: «Архонтисса Матрахии, Зихии и всей Хазарии». Этой печатью Феофания пользовалась столь же широко, как и Олег своей, на которой была примерно такая же надпись по-русски: «Архонт Михаил, повелевающий Матрахией, Зихией и всей Хазарией». Михаилом Олег был назван при крещении.

Феофания не желала слушать никаких объяснений Олега, настаивая на том, чтобы он отослал половчанку обратно к её отцу. В этой размолвке она позволила себе даже откровенную грубость, сказав мужу, что согласна делить его с крещёной хазаринкой Забавой, но не с дикой язычницей, пропахшей дымом костров.

Олег, вспылив, наотрез отказался расставаться с Тухруз. Это противостояние почти три месяца держало в напряжении всю Тмутаракань. Особенно переживали греческие и хазарские купцы, благоволившие к Феофании за её заботу о процветании торговли между Таврикой и столицей ромеев. Регнвальд при всяком удобном случае как мог увещевал Олега.

Во время одной из бесед Олег даже накричал на него, будучи во хмелю.

- Ежели хочешь знать, воевода, не нужны мне ни гречанка, ни половчанка, - заявил он оторопевшему Регнвальду. - Глаза б мои не видели обеих! Томлюсь я по Матильде, жене моего брата Ярослава. О ней все думы мои.

Регнвальд, видевший Матильду и считавший её глупой и некрасивой, не остался в долгу:

- Сдурел ты, княже. Начисто с ума сдвинулся! Да рядом с Матильдой и Осолукова дочь чистая пава, не говоря уже о Феофании. После таких слов я с тобой, дурнем, и разговаривать-то не хочу.

Регнвальд ушёл, в сердцах хлопнув дверью.

А неделю спустя, видя, что Олег не намерен уступать, Феофания объявила: она расстаётся с ним навсегда. Забрав дочь и оставив Олегу сына, гордая гречанка взошла на корабль и отправилась в Константинополь.

Множество тмутараканского люда пришло на пристань попрощаться. Женщины не скрывали слез, мужчины кланялись в пояс. Тмутараканские купцы и священники продолжали уговаривать Феофанию остаться, даже когда она уже ступила на корабельные сходни.

Олег не пришёл на пристань. Стоя на высокой дворцовой башне, он смотрел на караван из двадцати торговых судов, среди которых выделялась хеландия под красными парусами. Это было посыльное ромейское судно, прочное и быстроходное.

Командир этого корабля не раз выполнял поручения Феофании. Ныне хеландия увозила из Тмутаракани бывшую архонтиссу Матрахии, Зихии и всей Хазарии.

Воинственность Олега, разгромившего таки волжских булгар и принудившего кагана вернуть русских пленных, не столько обрадовала, сколько напугала Всеволода Ярославича. Он полагал, что в союзе с половцами Олег вполне может отважиться захватить не только Чернигов, но и Киев. Понимая, что Чернигов рано или поздно придётся уступить, Всеволод Ярославич опять придумал хитроумный ход, желая обезопасить себя от близкого соседства со столь воинственным племянником.