Андрей Косёнкин - Юрий Данилович - След

Тверской удивлённо поднял брови:

- Али я к тебе от пустой злобы пришёл? Али я в твоей земле ищу выгоды? Али не виноват ты предо мной? Али не звал ты меня, когда, забыв про старшинство, про честь, про законы, хулу на меня вознёс от Сарая до Великого Новгорода? - будто хлестал словами великий князь. Хлестал-спрашивал и на каждый вопрос ждал ответа. - Ну, отвечай!

Но Юрий, сам испугавшись собственной дерзости, теперь молчал, упёршись взглядом в землю, словно напроказившее дитё.

Страх и бессилие - вот что рождает ненависть. О, как невыносимо, как смертно невыносимо, на века непростимо в этот миг унижения ненавидел Юрий Тверского!

И знал о Том Михаил! Тайным предвестьем судьбы о многом знал и о многом догадывался. Но не властен он был над Юрьевой ненавистью. Ненависть сама по себе величина предостаточная, коли есть, так от чужого добра не уменьшится. Да ведь и так, считай, по головке гладил!

- Ну, отвечай!

Но что мог ответить Юрий?

Мол, да, я пред тобой, Михаил Ярославич, есть вор и паскудник. И перед Русью я - вор и паскудник. И даже перед Москвой я - паскудник, и более ничего! Так что ли?

Мечтать о славе, ждать власти, а кончить тем, чтобы пригодно признать себя всего лишь тем, кто ты есть? Разве не самое страшное вдруг прозреть, увидеть собственное ничтожество, да ещё и признаться в том! Возможно ли этакое? Впро чем,признаться в том, что злодей, - это нам ни в что, это, пожалуйста! Но в том, что просто обыкновенное дерьмецо, - никогда!

- Да отвечай же ты, сучий хвост!

- А ты меня, дядя, не лай! - волчьим взглядом зыркнул Юрий на Михаила.

- Нет, знать, ты и впрямь без вины! - Михаил Ярославич изумлённо покачал головой. - Выходит, и в том я виноват, что без твоей вины войной пришёл на тебя и вот люд московский гублю?

Он замолчал, потемнел лицом. Видно было, как трудно давалось ему решение. И все округ замерло в напряжённой тишине в ожидании этого решения, от которого зависела не одна лишь жалкая жизнь московского князя, но жизни многих сотен, а может быть, тысяч людей. Да разве стоила жизнь этого задиристого князька такой крови? Да, поди, стоила! Что делать, так уж от века повелось на земле, что за высшие негодяйства, то есть негодяйства высоких особ, всегда расплачиваются безвинные. И чем выше негодяйство, тем больше крови…

- Так не виновен ты предо мной? И пред людьми не виновен? И пред Господом нашим чист? - тихо спросил Тверской.

Юрий ненавистно взглянул на великого князя, бешено дёрнул шеей и вдруг как-то скоро, по-птичьи втянул голову в плечи. Так боятся не унизительного удара плети, так боятся не смертельного сабельного удара, так ждут разящей Небесной молнии - мгновенного Божьего наказания.

О, если б понял Тверской: КОМУ тогда на том поле в своей гордыне бросал вызов Юрий! А ить разве заглянешь в чужую душу!

А все ж грянул гром!

- Врёшь, Юрий, врёшь! - не крикнул, но так гневно, так громово произнёс Тверской, что конь под ним прянул. - Врёшь! По грехам твоим и чадь твоя стонет, и кровь льёт не во славу твою, а на позор и бесчестье! Нет безгрешных пред Господом! А кто безгрешен, тот и Господа не помнит в душе! Видит Бог: не хочу вражды на Руси! Но коли нет на мир воли, так ныне же возьму тебя и Москву твою на копьё! Сучий хвост ты и есть! - И Михаил тронул повод.

Вот с тем бы и развернуться! Без сомнений, куда меньше крови пролилось бы на Руси, если б действительно поднял тогда Михаил Юрия на копьё. Но в том и беда: трудно и великому человеку отличить послание Бога от послания Дьявола, притворившегося милосердным Господом.

Бог сказал: НАКАЖИ!

Дьявол сказал: ПОМИЛУЙ!

С непрощением, с гневом в сердце и надо было отъехать и вновь приступить к Москве! Ах, надо было, да выборные не дали, кинулись коню под ноги, загомонили в разноголосицу:

- Да что ж это? Не того хотим!..

- Не губи, Михаил Ярославич! Не от зла он, по юности горделив!

- Ты князь наш великий! Прости его и нас вместе с ним!

- Да экий ты, нераскаянный, Юрий Данилович! Ить, уговорились! Винись уж, коли виноват!..

- Винись!

А здесь, сломив шапку, из-за Юрьевой спины, бочком-бочком, да под самую морду Михайлова жеребца присунулся княжич Иван Данилович. Запел-закаялся, всплёскивая короткими толстыми ручками, молитвенно заламывая бесцветные бровки над бесцветными же увилистыми глазами:

- Да за что ж нам наказание такое? Согрешили перед тобой, беззаконничали, неправду творили! Однако по то и наказаны судом твоим! Виноваты перед тобой, Михаил Ярославич, ты нам как отец родной, истинно! Так прости детей неразумных… Сами-то лихо как сокрушаемся!