Антонин Ладинский - Голубь над Понтом (сборник)

Когда наступал вечер, мы собирались вокруг базилевса. В хижине тускло горели светильники, пахло овчиной, а в лагере ржали кони, догорали дымные костры.

Василия терзали мысли о будущем. Его сопровождал в походе историограф Лев, по прозванию Диакон. Лев захватил с собою редкий список «Последнего видения Даниила». По вечерам, покончив с трапезой, мы читали вслух эту странную книгу и пытались найти в ее темных словах намеки на судьбу базилевса.

Будущее было черным и страшным. Уже истекало первое тысячелетие с того дня, как родился в яслях Спаситель мира. Последние годы были полны таинственных событий. Зимой в Месемврии родился младенец, у которого было три глаза, а руки росли из горба на спине. Последнее время на псарне благочестивого каждую ночь выли псы, и псари не могли заставить умолкнуть их даже плетьми. Затерянные во мраке диких гор, мы трепетали. Базилевс, подпирая рукою усталую голову, смотрел на пламя светильника, и его голубые глаза становились черными.

Как сейчас я слышу монотонный голос Льва, прерываемый иногда вздохом кого-нибудь из слушателей.

«В третье лето царствования Кира Персидского послан был ангел Гавриил к пророку Даниилу. И сказал ему ангел: “Муж, преклони ухо твое, ибо я открою тебе все, что совершается на земле до самых последних дней”».

Мы не отрывали глаз от шевелящихся губ чтеца. Со всех сторон окружала нас черная ночь.

«Пошлет Господь огонь с небес, земля покроется водою, а Седмихолмный будет окружен врагами. Горе тебе, Седмихолмие! Увы тебе, Вавилон! Вода потопит высокие стены твои, и не останется в тебе ни одной колонны, и возрыдают о тебе приплывшие к твоим башням корабли…»

Кто-то вздыхал за спиной базилевса:

– Господи, Господи…

«Стены его падут и будет царствовать в нем юноша, который наложит руки свои на священные жертвы. Тогда восстанет спящий змий и убьет юношу и будет царствовать пять или шесть лет. После него воцарится дикий волк, и поднимутся народы севера, которые приступят к великой реке…»

С перекошенным лицом, с глазами, наполненными, безумием, базилевс протянул руку:

– Остановись!

Лев прекратил чтение. Мы с замиранием сердца обратили лица наши к благочестивому. Простирая руки к бревенчатой стрехе хижины, он взывал:

– Какие стены падут? Какой юноша будет царствовать? Какие народы севера?

Голос базилевса звенел, поднимался с каждым словом, поражал наш слух, как звон цимбал.

– К какой великой реке приступят народы севера?

Мне было не по себе. В воспаленной голове теснились мысли. Кто юноша? Василий? Стены – это стены, перед которыми мы стояли бесплодно двадцать один день? Кому грозит смерть?

Благочестивый сжал виски руками, вперил взгляд в пространство, стараясь проникнуть в тайны будущих времен.

– Продолжай, Лев!

Лев снова склонился над страшной книгой.

«Восстанет великий Филипп с восемнадцатью языками и будет битва. Но глас с небес остановит сражение. Тогда перст судьбы укажет человека. Ангел возьмет его в святую Софию и скажет: “Мужайся!..”»

– Читай, читай!

Лев остановился и перевел дух.

Базилевс нетерпеливо:

– Читай, читай…

«Враги будут побеждены, настанет изобилие плодов и мир. Сей человек будет царствовать тридцать два года и потом передаст в Иерусалиме свое царство Богу. А после него блудная жена зачнет антихриста. Антихрист поразит Эноха и Илию. Тогда будет лоза нести тысячу гроздий, а жатва даст неисчислимое множество колосьев, но зубы у него будут железные, и скоро во всем мире останется одна мера пшеницы…»

В лагере послышался шум, топот коней, крики воинов. Ксифий вышел посмотреть, что там происходит.

«Десница его будет медная, а когти в два локтя длиной. И будет он долгонос, глаза его будут, как звезды, что сияют утром, и на челе его будут написаны стихи…»

В это время Никифор Ксифий вернулся, вошел в хижину, даже не сделав обычного земного преклонения пред базилевсом. Лицо его было бледным. Лев прекратил чтение.

– Что случилось? – с раздражением спросил Василий.

– Благочестивый…

Присутствующие вскочили. Ксифий от волнения едва мог говорить. Сигнальные огни сообщали о приближении Самуила. Мы были окружены.

В пути, когда ромеи поспешно отходили на Филиппополь, была остановка на ночлег в каком-то разоренном селении. Разгромленные фемы бурным потоком неслись на восток, душераздирающе скрипели воинские возы. Дорога от Триадицы до Филиппополя была усеяна трупами людей и животных. Мертвецы и раздувшиеся туши лошадей завалили канавы. К ним уже слетались вороны. Этого нельзя забыть до конца дней: страшную зарю на западе, скрип возов, а на пламенеющем закате небес черные тучи птиц…