Павел Безобразов - Император Михаил

Удостоверившись, что придворные не могут служить ему помехой, Иоанн вернулся во дворец и пошел к императрице. Надо было, чтобы она сообщила о своем намерении выйти замуж за Михаила. Он не сомневался в этом, потому и решился оповестить придворных, но, тем не менее, ему нужно было формальное заявление. Сначала императрица не хотела говорить о самом важном, она считала нужным плакать и изъявлять свое сожаление о потере супруга и царя. «Осиротела я, осиротело царство!» — говорила она, и слезы ее текли так обильно, что Иоанну по временам казалось, будто она искренно сожалеет о том, чьей смерти так страстно желала. Он с своей стороны принимал вид горюющего человека. Мало-помалу он старался перевести разговор на другую тему; он очень красноречиво доказывал, что сколько ни грусти о царе Романе, вернуть его невозможно, а, вместе с тем, престол не может оставаться незанятым. Самой Зое нужна поддержка в жизни, а кто же может быть более надежною поддержкой, чем супруг? Зоя ответила, что она предпочла бы оставаться вечно вдовой и не изменять памяти прекраснейшего Романа, но государственная необходимость заставляет не думать о себе, она готова выйти вторично замуж.

— Кто же будет этим счастливцем? — спросил Иоанн.

— Надо зрело обдумать столь важный вопрос, — уклончиво ответила императрица.

Но, наконец, видя, что евнуху нужно ее признание, она прямо сказала, что выбирает в мужья Михаила. Получив это заверение, он пошел к брату.

— Меня прислала к тебе державная царица, — сказал он. — Ей угодно сделать тебя своим мужем, а, следовательно, и царем ромейским [8] Византийцы называли себя ромеями, то есть римлянами. .

Михаил ничего не ответил, он был смущен тем, что Иоанн говорит о таком деле, когда не успело еще остыть тело царя Романа. Но ему предстояло услышать нечто еще более удивительное. Брат старался внушить ему, что престол не может оставаться свободным ни одного дня, корабль не может плыть без кормчего. Кто может поручиться, вдруг поднимется бунт, во главе его станет какой-нибудь ловкий человек, разве таких случаев не бывало? Тогда все пропало. Необходимо поторопиться, надо, чтобы церемония совершилась сегодня и чтобы завтра же объявили народу, что воцарился Михаил.

— Но разве можно венчаться на Страстной? — удивленно спросил Михаил.

— Простому смертному нет, но венценосцу все возможно.

— Зоя никогда не согласится.

— Не беспокойся, Михаил, императрица хорошо понимает, в чем заключается благо государства, она не остановится перед такими пустяками.

— Но патриарх. Он отлучит меня от церкви.

Иоанн улыбнулся.

— Дай мне только свое согласие, и я все устрою. Доверься мне, я желаю тебе блага.

Михаилу это было не по душе, но что делать? Брат умнее, надо подчиняться ему.

Иоанн приказал оседлать коня. Он зашел еще раз к императрице, дал ей подписать что-то и через полчаса мчался уже к государственному казначею. Тот, осмотрев свиток, на котором красными чернилами значилось «Зоя», принес евнуху тяжелый сверток. С этим свертком в руках, в котором было не мало золотых, Иоанн явился к патриарху. Он беседовал с ним целый час; и результат был удовлетворительный.

Вечером того же дня патриарх Алексей обвенчал Зою с Михаилом. Церемония была совершена во дворцовой церкви, в присутствии нескольких сановников, друзей Иоанна. Не было ни торжества, ни обычных поздравлений. После совершения обряда Михаил удалился в свои покои, в те самые комнаты, которые занимал царь Роман. Он не считал возможным нарушать принятые обычаи и отправиться к Зое. Он должен был ночевать один. Ему пришлось лечь на ту самую кровать, на которой умер Роман. Тело покойного царя было вынесено еще днем и поставлено в церкви св. Апостолов. Михаил долго не решался лечь. Наконец, он позвал спального евнуха и приказал ему постелить ковер на полу.

— Теперь пост, — сказал он, — а потому я желаю изнурить свою плоть, не предаваться никакой роскоши, как это предписано нам отцами церкви.

Михаил приказал погасить горевшую у него свечу и лег, но заснуть не мог. Вдруг ему показалось, что на кровати кто-то шевелится. «Не может быть, — подумал он, — там никого нет». Но шорох становился явственнее, и послышался стон. Засветить свечу было нечем. Михаил ползком добрался до кровати и начал ощупывать ее. Это повторилось с ним до трех раз. Три раза слышался ему стон, три раза ощупывал он кровать и убеждался, что никого нет. Он встал на заре, не сомкнув глаз.