Сергей Званцев - Были давние и недавние

Хуже всего была неизвестность. Обратиться к городскому голове Михайлову за информацией? Но он сам до такой степени испугался глухих раскатов орудийных выстрелов, отдававшихся в его ушах отзвуком тяжкой поступи красноармейцев, что почти весь день пребывал в большом, глубоком и комфортабельно обставленном погребе здания городской управы. По крайней мере, снаряд не достанет!

И вдруг через три дня, на радость Бесчинского, Михайлова и клубменов, в городе снова появились немецкие военные! Из-за медлительности командования десанта немцы успели получить подкрепление…

На этот раз шли отборные части немецкой оккупационной армии. Бросалось в глаза обилие артиллерии и ее крупный калибр. Несколько штабных машин везли генерала с моноклем в глазу и двух-трех полковников. Колонна проследовала с музыкой через город, частично осела в прежней комендатуре и прежних казармах, а большая часть пехоты направилась на марш по двум параллельным улицам, Петровской и Николаевской, к выходу из города, мимо шлагбаума и больницы. Когда пропылил последний ряд колонны, фельдшер Иван Иванович отвернулся и со злостью сплюнул.

А вечером фон Гюльтлинген вновь появился в клубе, встреченный на этот раз особо почтительными поклонами. К удивлению клубменов, он не сел за стол, а, строго оглядев в монокль бородатых и толстых партнеров, сказал:

— Господа, германский армий еще раз спасаль вас, вы понимайт?

Все дружно подтвердили, что дело обстоит именно так.

— Альзо, — продолжал барон, — как вы думайт поступать?

Все испуганно переглянулись, первым нашелся Негропонте:

— Германскому командованию хох! — закричал он тонким голосом.

Все нестройно в свою очередь крикнули «хох!».

— Благодарю, господа, — отрывисто сказал барон, — но вы должны благодарить кайзера официально. Это есть ваш долг, и германский командований ждет.

Все переглянулись, не понимая, чего домогается комендант. Судя по его надменному виду и строго поджатому рту, это не была шутка.

Первым догадался гласный городской думы помещик Платонов.

— Благодарность германскому командованию вынесет дума! — взволнованно воскликнул он. — Кто здесь гласные?

Он оглядел комнату.

— Да почти все!

— А как городской голова? — с сомнением спросил Негропонте. — Он ведь социалист?

— Чепуха! — раздалось со всех сторон. — Да он рад до смерти! На этот раз ему был бы от большевиков капут!

— Очень хорошо, — более милостиво отозвался комендант и первым сел за карточный стол.

Назавтра в три часа дня должно было открыться заседание думы. В два часа в кабинете головы сидело несколько деятелей эсеровской, эсдекской и кадетской партий. Это были местные старейшины и шейхи. Они обменивались мнениями о предстоящем вотуме благодарности германскому командованию. Видно было, что некоторые из собравшихся испытывают чувство неловкости. Но успокоение внес Бесчинский. Он сказал:

— Господа, мы всегда будем иметь то моральное оправдание, что действовали под принуждением. Нас заставили вотировать ману милитари, вооруженной рукой!

Такая формула обрадовала и облегчила совесть тех, кто чувствовал себя не очень ловко. Но таких, видимо, было меньшинство. Остальные испытывали искреннюю благодарность к немецкому генералу, который отвел опасность от города…

…Вся местность у Петрушиной Косы, где с таким роковым опозданием высадился наконец десант, была поделена подоспевшей германской артиллерией на квадраты и закидана снарядами дальнобойной артиллерии. В десанте были большие потери, а у немцев незначительные. Как же тут не благодарить?!

Михайлов, слегка волнуясь, объявил заседание думы открытым. Тотчас поступило предложение объявить германскому командованию благодарность от имени населения Таганрога за «спасение города». Вскочил Платонов и дополнил предложение:

— Возложим цветы на могилу убитого за спасение города обер-лейтенанта фон Бека!

— Возражений нет? — спросил Михайлов, торопившийся покончить с этим делом.

Неожиданно из задних рядов поднялся небольшого роста пожилой человек, с рыжеватой бородкой, крепко тронутой сединой, и с каштановыми кудрями. Это был местный старый и популярный беспартийный врач, доизбранный в думу после Февральской революции «от трудового населения».

— Это неслыханно! — начал он превосходно поставленным баритоном. — Немцы убили тысячи русских, а мы, вместо того чтобы служить панихиду, хотим отслужить молебен в честь тех, кто, ничем не рискуя, произвел расстрел! Опомнитесь, господа!