Нестор Кукольник - Иоанн III, собиратель земли Русской

— Двое? Так что ж?

— У меня есть гадальщица: зернь раскинет — все увидит, что было и что будет… Как по книге распишет. Я, матушка княгиня, признаюсь перед тобой (дочь Патрикеева, вспомнив наказ отца ввести Василису, старается всклепать на себя напраслину мнимым искренним признанием в недозволенной страсти)… томилась… не смею никому открыться… замужнее дело… Мне и отыскали эту самую гадалку. Как пришла да развела бобы, так и стала мне открывать подноготную. Испугалась в те поры я, да она уверила меня, что это одна она да я знать будем. И воистину. Все сбылось до крошечки.

— Что же ты этим хочешь сказать, душечка-княгиня? — затронутая за живое, нетерпеливо спросила хитрую советчицу Елена Степановна, положив ей на плечо горячую, как огонь, руку свою.

— И тебе, лебедь наша белая, погадать бы у этой гадалки? Я пойду и приведу мигом… только соизволь… а вечер… долог.

— Пожалуй! — не совсем охотно или, лучше сказать, несколько недоверчиво к цели сделанного совета ответила Елена.

Княгиня вышла и скоро воротилась в сопровождении высокой женщины, одетой роскошно и не без примеси чего-то фантастического, способного подействовать на воображение.

При входе та поклонилась молча вдове-княгине и, подойдя к ложу, на котором полулежала-полусидела она, одетая, протянула руку. Взгляд ее, обращенный на скорбную княгиню, до того был мягкий и ласкающий, что Елена машинально положила свою маленькую ручку на пухлую ладонь пришедшей.

Совсем уже смерклось. Зажгли свечи и задернули завесы у божниц. Елена Степановна встала и села у стола. Василиса (это была она) высыпала из кружки бобы, дав предварительно вынуть один из них самой скорбной княгине.

— Все пройдет, родимая, к веселью да к радости! Лихо не помянется… Слуги твои верные устроят как следует! Положись на старшего! Видишь, боб синий, моя лебедушка… лег поперек бобкам сомнительным — поворот на счастье?! Да (мгновенно приникнув к уху Елены, сказала ей тихо: «И зазноба согреет»), расцветешь для любви и сладости! — докончила она вслух. Елена покраснела и взглянула гневно на дерзкую.

Гадальщица выдержала этот взгляд твердо и решительно, так что княгиня поддалась раздумью. Водворилось молчание.

— Что же еще? — спросила княгиня-вдова с возбужденным любопытством.

— Тебе, государыня, не любо, что высказываю правду, — так что же, мне продолжать?

— Полно, полно! Это я так: говоришь о радости, когда я не верю в нее, — промолвила ласковее Елена. — Продолжай небоязненно!

— Изволь, государыня, только ведь у нас не кабала какая — самая истина! — ответила Василиса обидчиво, слово «кабала» произнесши с особенною интонацией, заставившей вздрогнуть обеих княгинь.

— Птенец вырастет для венца, венец золотой — голове украшение… подданным на почтение… В сиянье державства просветлеет родительница, на радость да на милость рабов преданных. Они, голубчики, усердствуют, охраняют от враждебников… много будет… — и замолчала, заслышав отдаленные звуки.

Княгини встали и смотрят ко входу. Дочь Патрикеева рукою показала Василисе отойти за занавеску ложа. Вошел Максимов, поклонился Елене Степановне в пояс и оповестил, что князь Иван Юрьевич желает представиться государыне княгине.

— Проси князя, — ответила не без смущения Елена и опять села у стола.

— Государыня! — входя и почтительно кланяясь в пояс, сказал Патрикеев. — Позволь тебе промолвить словечка два наедине. Очень нужно.

Елена дала знак выйти всем за двери.

— Схарию ищут! Показал на него какой-то чернец. Повидать бы твоей чести завтра утром митрополита да поговорить, чтобы он не больно налегал на эти исканья. Старец наш спрятан надежно; надо переправлять его бережно. Коли не разошлет митрополит грамот о его поимке — мы успеем выпроводить, — одно слово, помедлил бы до собора… Да не давал бы хода наветам осиповцев про Схарию.

— Я так и знала, — ломая руки в отчаянии, промолвила Елена, совсем растерянная. — Сердце-вещун у меня!

— Не пугайся, государыня, особенного страха нет еще, только… принимать меры. Иван Максимов ваш государю, свекру твоему, кажется подозрительным, так не проси за него, коли куды и вышлет. Прошения твои будут, не ровен час, в примету… Подозрения больше возбудят.

— Максимов — человек преданный… Жаль! Но… если не советуешь поминать про него, удержусь! — едва владея собой, ответила Елена. — Только ты, князь Иван Юрьевич, не оставь меня, сироту, — заключила она жалобно.