Подшутив над ее озабоченным видом, Эжен попросил, уже серьезно:
– У меня очень мало прав на ваше доверие, но я полагаюсь на вашу искренность: если я вас стесняю, скажите мне об этом откровенно.
– Побудьте со мной, – ответила она, – господин де Нусинген обедает не дома, и если вы уйдете, я останусь одна, а я не хочу быть в одиночестве, мне нужно рассеяться.
– Но что такое с вами?
– Вам я бы могла сказать об этом только последнему из всех.
– А я хочу знать. Выходит так, что в этой тайне какую-то роль играю я.
– Может быть! Да нет, это семейные дрязги, они должны остаться погребенными в моей душе. Разве я не говорила вам третьего дня – я вовсе не счастливая женщина! Самые тяжкие цепи – цепи золотые.
Если женщина говорит молодому человеку, что она несчастна, а молодой человек умен, хорошо одет и у него в кармане лежат без дела полторы тысячи франков, он непременно подумает то же, что пришло в голову Эжену, и поведет себя самодовольным фатом.
– Чего же больше вам желать? – спросил он. – Вы молоды, красивы, любимы и богаты.
– Оставим разговор обо мне, – сказала она мрачно, покачав головой. – Мы пообедаем вдвоем, потом отправимся слушать чудесную музыку. Я в вашем вкусе? – спросила она, вставая и показывая свое платье из белого кашемира с персидским рисунком редкого изящества.
– Я бы хотел, чтобы вы были для меня всем, – ответил Эжен. – Вы просто прелесть.
– Для вас это было бы грустным приобретеньем, – возразила она с горькой усмешкой. – Здесь ничто не говорит вам о несчастье, а между тем, несмотря на это внешнее благополучие, я в отчаянии. Мое горе не дает мне спать, я подурнею.
– О, это невозможно! – запротестовал Эжен. – Любопытно знать, что это за огорчения, которых не может рассеять даже беззаветная любовь?
– Если бы я доверила их вам, вы бы сбежали от меня. Ваша любовь ко мне – только обычное мужское ухаживание. Когда бы вы любили меня по-настоящему, вы сами пришли бы в полное отчаяние. Вы видите, что я должна молчать. Умоляю, поговорим о чем-нибудь другом. Пойдемте, я покажу вам мои комнаты.
– Нет, посидим здесь, – ответил Растиньяк, усаживаясь рядом с г-жой де Нусинген на диванчик у камина и уверенно взяв ее руку.
Она не протестовала и даже сама пожала ему руку крепким, порывистым пожатьем, выдававшим сильное волнение.
– Послушайте, – обратился к ней Эжен, – если у вас есть неприятности, вы должны поделиться ими со мной. Я хочу доказать вам, что я люблю вас ради вас самих; либо продолжим наш разговор, и вы скажете, какое у вас горе, чтобы я мог его развеять, хотя бы для этого пришлось убить полдюжины мужчин, – либо я уйду и больше не вернусь.
– Хорошо! – воскликнула она, ударив себя по лбу под влиянием какой-то внезапной отчаянной мысли. – Я испытаю вас сейчас же. Да, – сказала она в раздумье, – другого выхода нет! – и позвонила.
– Карета барона готова? – спросила она у своего лакея.
– Да, сударыня.
– В ней поеду я. За бароном пошлете мой экипаж. Обед к семи часам.
– Ну, едемте, – приказала она Эжену.
Студенту казалось сном, что он сидит в карете самого де Нусингена и рядом с этой женщиной.
В Пале-Рояль, к Французскому театру, – приказала она кучеру.
По дороге, видимо волнуясь, она отказывалась отвечать на все расспросы Растиньяка, не знавшего, что думать об этом молчаливом, упорном, сосредоточенном сопротивлении.
«Один миг – и она ускользнула от меня», – подумал Растиньяк.
Карета остановилась, баронесса взглядом прекратила его безрассудные излияния, когда он чересчур увлекся.
– Вы очень меня любите? – спросила она.
– Да, – ответил он, скрывая нараставшую тревогу.
– Чего бы я ни потребовала от вас, вы не станете плохо думать обо мне?
– Нет.
– Готовы ли вы мне повиноваться?
– Слепо.
– Вы бывали когда-нибудь в игорном доме? – спросила она дрогнувшим голосом.
– Никогда.
– О, я могу вздохнуть свободно. Вам повезет. Вот мой кошелек, – сказала она. – Берите! В нем сто франков – все, чем располагает счастливая женщина. Зайдите в какой-нибудь игорный дом; где они помещаются, не знаю, но мне известно, что они есть в Пале-Рояле. Рискните этими ста франками в рулетку: или проиграйте все, или принесите мне шесть тысяч франков. Когда вернетесь, я расскажу вам, какое у меня горе.
– Черт меня побери, если я понимаю, что мне надо делать, но я вам повинуюсь, – ответил он радостно, подумав: «Она компрометирует себя при моем соучастии и не сможет мне отказать ни в чем».
Читать дальше