Г-жа де Босеан тщетно посматривала на Эжена, побуждая его высказаться, – ему не хотелось говорить в присутствии виконта.
– Вы проводите меня сегодня к Итальянцам? – спросила виконтесса мужа.
– У вас, конечно, не может быть сомнений в том, что я бы с удовольствием вам повиновался, – ответил он с иронической любезностью, обманувшей Растиньяка, – но я должен кое с кем встретиться в театре Варьете.
«Со своей любовницей», – подумала г-жа де Босеан.
– Разве д'Ажуда не будет у вас сегодня вечером? – спросил виконт.
– Нет, – ответила она с досадой.
– В таком случае, если вам непременно нужен кавалер, возьмите с собой господина де Растиньяка.
Виконтесса, улыбаясь, взглянула на Эжена.
– Это вам очень повредит, – заметила она.
– «Француз любит опасность, ибо в ней он обретает славу», как говорит Шатобриан, – ответил Растиньяк, склоняя голову.
Несколько минут спустя двухместная карета мчала его с г-жой де Босеан в модный театр. Когда он вошел в ложу против сцены и все лорнетки направились не только на виконтессу в прелестном туалете, но также и на него, – все показалось Растиньяку какой-то феерией. Одно очарованье следовало за другим.
– Вы хотели поговорить со мной, – напомнила ему г-жа де Босеан. Смотрите, вон госпожа де Нусинген – от нас через три ложи. А по другую сторону от нас – ее сестра с господином де Трай.
С этими словами виконтесса посмотрела на ложу, занятую мадмуазель де Рошфид, и лицо ее сразу просияло: д'Ажуда там не было.
– Она прелестна, – заметил Эжен, посмотрев на г-жу де Нусинген.
– У нее белесые ресницы.
– Зато какой красивый тонкий стан!
– Но большие руки.
– Замечательные глаза.
– Чересчур удлиненное лицо.
– Продолговатая форма – признак породы.
– Ее счастье, что есть хотя бы такой. Посмотрите только, как она берет и как опускает свой лорнет! Во всех движениях сказывается Горио, – ответила виконтесса к великому удивлению Эжена.
Действительно, г-жа де Босеан разглядывала сквозь лорнетку театральный зал, как будто не обращая внимания на г-жу де Нусинген, но не теряла из виду ни одного ее жеста. Публика собралась прекрасная, как на подбор. Дельфине Нусинген немало льстило исключительное внимание красивого, изящного кузена г-жи де Босеан, который смотрел только на нее…
– Если вы будете глядеть на нее не сводя глаз, то это будет явным неприличием. Навязываясь людям, вы не добьетесь ничего.
– Дорогая кузина, – обратился к ней Эжен, – вы уже оказали мне благое покровительство; если вы намерены довести ваше доброе дело до конца, я попросил бы вас лишь об одной услуге: для вас она не представит затруднений, меня же осчастливит. Я влюблен.
– Уже?
– Да.
– И в эту женщину?
– Разве мои притязания могли бы найти отклик в другом месте? – спросил он, глядя пытливым взором на кузину, и, сделав паузу, продолжал: – С герцогиней Беррийской близка герцогиня де Карильяно, и, наверно, вы с ней видитесь, – будьте добры, представьте меня ей и возьмите меня с собой на ее бал в ближайший понедельник. Там я встречусь с госпожой де Нусинген и поведу свою первую атаку.
– Охотно, – ответила она. – Если вы уже чувствуете к ней влечение, то ваши сердечные дела идут отлично. Вон де Марсе, в ложе княгини Галатион. Для госпожи де Нусинген это пытка, ее мучит ревность. Нельзя придумать лучшего момента, чтобы подойти к женщине, в особенности к жене банкира. Эти дамы с Шоссе д'Антен все мстительны.
– А как бы поступили вы в подобном случае?
– Я? Страдала бы молча.
В это время в ложе г-жи де Босеан появился маркиз д'Ажуда.
– Я наспех разделался с делами, чтобы снова увидеть вас, и мой поступок – не жертва, поэтому я и докладываю вам о нем.
Глядя на сияющее радостью лицо виконтессы, Эжен понял разницу между выраженьем истинной любви и ужимками парижского кокетства. Любуясь своей кузиной, он умолк и со вздохом уступил место маркизу д'Ажуда. «Какое благородное, какое поистине высокое создание – женщина, способная так любить! – размышлял Эжен. – И этот человек собирается изменить ей ради какой-то куклы! Как можно изменить ей?» Детская ярость поднялась в его душе. И он хотел бы припасть к ногам своей кузины, – мечтал о демоническом могуществе, чтоб унести ее в своем сердце, как орел уносит из долины ввысь белую козочку-сосунка. Ему казалось унизительным присутствовать в этом огромном музее красоты, не выставив своей картины – собственной любовницы. «Любовница и царственное положение – вот знаменье могущества». И он взглянул на г-жу де Нусинген, как смотрит оскорбленный на своего обидчика. Виконтесса обернулась и одним движением век выразила ему глубокую благодарность за его скромность. Первый акт кончился.
Читать дальше