Оноре де'Бальзак - Сочинения

– Дорогое дитя, – сказал Максим, входя и целуя Аврелию в лоб, – Рошефильд хотел показать мне ваше помещение, в котором я еще не был; эта роскошь вполне соответствует четыремстам тысячам дохода. При знакомстве с вами у него не было и пятидесяти, а в пять лет вы приобрели ему то, что всякая другая, как напр., Антония, Малага, Надин и Флорентин промотали бы на себя.

– Я не содержанка, я артистка, – ответила с достоинством Аврелия, – я надеюсь хорошо кончить, как говорится в комедии, произвести потомство честных людей.

– Можно прийти в отчаяние, мы все женимся, – сказал Максим, бросаясь в кресло возле камина. – Скоро появится графиня Максим.

– О, как бы мне хотелось видеть ее!.. – воскликнула Аврелия. – Но позвольте мне, – сказала она, – представить вам господина Клод Виньона. – Г-н Клод Виньон и г-н де Трайль.

– А, это вы заставили Камиль Мопен, известную писательницу, уйти в монастырь! – воскликнул Максим. – После вас, Бог!.. Я никогда не был удостоен подобной чести. Фелиситэ де Туш сделала из вас в некотором роде Людовика XIV…

– Вот как пишется история! – отвечал Клод Виньон. – Разве вы не знаете, что она употребила свое состояние на выкуп земель барона дю Геник. Если бы она знала, что Калист во власти ее экс-подруги (Максим толкнул критика ногой, показывая на Рошефильда), она, наверно, оставила бы монастырь, чтобы вырвать его у нее.

– Ей Богу, мой друг Рошефильд, – сказал Максим, видя, что его предупреждение не остановило Клода Виньона, – на твоем месте я отдал бы жене ее состояние. По крайней мере, не стали бы думать, что она атакует Калиста из-за его средств.

– Максим нрав, – сказала Шонц, посмотрев на вспыхнувшего Рошефильда, – я приобрела вам несколько тысяч франков и лучше трудно было бы употребить их. Я сделала бы счастливыми мужа и жену. Вот было бы хорошо!..

– Я никогда не думал об этом, – отвечал маркиз, – но прежде чем быть мужем, надо быть джентльменом.

– Позволь мне сказать тебе, когда наступит время для твоего великодушия, – проговорил Максим.

. – Артур, – сказала Аврелия, – Максим прав.

– Видишь ли, мой милый, наши добрые дела, как акции Кутюра, – говорила она, смотря в зеркало, чтобы видеть, кто входил, – надо уметь поместить их вовремя.

Кутюр вошел с Фино. Через несколько минут все гости собрались в чудном, голубом с золотом салоне отеля Шонц, так называли свою гостиницу артисты с тех пор, как Рошефильд купил его для Нинон И.

Заметив входящего Ла Пальферина, Максим встал ему на встречу, отвел к окну и вручил двадцать банковых билетов.

– Пожалуйста, мой друг, не береги их, – сказал он с невыразимой прелестью, свойственной ветреникам.

– Только вы способны так увеличивать ценность того, что даете… – отвечал Ла Пальферин.

– Ты решил?

– Конечно, раз я беру, – отвечал с высокомерной иронией молодой граф.

– И так, Натан через два дня представит тебя маркизе Рошефильд, – шепнул он ему на ухо.

Услыхав это имя, Ла Пальферин привскочил.

– Говори ей, что ты без ума от нее, а чтобы не выдать себя, напейся до смерти вина и ликера. Я попрошу Аврелию посадить тебя рядом с Патаном. Мы будем встречаться каждый вечер, в час ночи, на бульваре около церкви св. Магдалины. Ты будешь отдавать мне отчет в твоем успехе, а я буду давать тебе инструкции.

– Все будет исполнено, наставник, – сказал кланяясь граф.

– Зачем ты пригласила этого чудака, он одет, как первый лакей в трактире? – спросил Максим Аврелию на ухо, показывая на Ронсере.

– Разве ты никогда не видал «наследника» Ронсере из Алансона?

– Сударь, – обратился Максим к Фабиену, – вы должны знать моего товарища д’Эгриньона.

– Мы давно раззнакомились с Викторьеном, – отвечал Фабиен, – но в юности были очень хороши.

Обед этот принадлежал к числу тех, которые можно иметь только в Париже, у подобных мотовок, способных поразить изысканностью своего стола людей с самым утонченным вкусом. На одном из подобных ужинов у одной куртизанки, богатой и красивой, как Аврелия Шонц, Паганини объявил, что даже у царей он не видел такого стола, ни у одного принца не пил такого вина, никогда не слышал таких остроумных разговоров, никогда не видел столько блеска и изящества.

Около десяти часов Максим и Аврелия Шонц первые вышли из залы, оставив гостей, которые без стеснения рассказывали разные анекдоты, хвалились своими достоинствами, и липкими губами прикасались к краям рюмок, не будучи в состоянии осушить их.

– Ты не ошиблась, моя милая, – говорил Максим, – я приехал ради твоих прекрасных глаз и по очень важному делу; ты должна оставить Артура, но я позабочусь, чтобы он дал тебе двести тысяч франков.