Оноре де'Бальзак - Сочинения

– Атенаис, – говорила она, когда виконт Жюст Грандлье уехал. – Ты выходишь замуж, я могу служить тебе лучшим примером. Бойся, как преступления, обнаруживать твои лучшие качества. Из желания понравиться Жюсту, не наряжайся очень, будь спокойна, холодна, полна достоинства, размеряй свое счастье и давай его столько, сколько получишь сама. Это нечестно, но это необходимо. Видишь, я гибну; все, что есть во мне хорошего, святого, возвышенного, все мои достоинства оказались рифами, о которые разбилось мое счастье. Я не нравлюсь, потому что я молода. В глазах многих мужчин молодость не имеет ровно никакого значения. В наивном лице нет ничего загадочного. Мой искренний смех не нравится. Чтобы пленять, надо иметь ту меланхолическую улыбку, к какой прибегают эти падшие ангелы, принужденные скрывать свои длинные желтые зубы. Свежий цвет лица однообразен! Предпочитают куклу, размалеванную румянами, белилами и кольд-кремом. Искренность не нужна, требуется развращенность! Я люблю всей душой, как честная женщина, а нужна обманщица, фокусница, актриса. Муж мой самый чудный человек во Франции, и я, упоенная счастьем, наивно говорю ему, что он изящен, грациозен и красив; и опять не то. Чтобы ему понравиться, надо пугливо отвернуть от него голову, не выражать своего чувства, говорить ему, что все его изящество заключается в болезненном виде, и восхищаться плечами Геркулеса. Доводя его до раздражения, надо защищаться, как бы ища в борьбе уловку, чтобы скрыть те свои недостатки, которые способны убить любовь. Любуясь прекрасным, поэтическим и красивым, я не прибегаю к злой завистливой критике, которая возвысила бы меня в глазах других. Каналис и Натан не воспевают меня ни в прозе, ни в стихах. Я бедный, наивный ребенок, принадлежащий только Калисту. Если бы я объехала свет, «как она», если бы я говорила «люблю тебя» на всех языках Европы, «как она», меня ценили бы, жалели и боготворили бы тогда, я бы считалась лучшим даром космополитической любви. Наша ласка и нежность ценятся только тогда, когда они чередуются со злобными выходками. Я, честная женщина, должна прибегать к расчетам непорядочных женщин, к их уловкам!.. Калист одурманен всем этим кривляньем. О, дорогие мои, рана моя смертельна! Моя гордость плохая защита. Ничто не может спасти меня от муки. Я, безумно люблю мужа, но чтобы вернуть его, должна принимать вид полного равнодушия.

– Глупенькая, – шепнула ей на ухо Клотильда – притворись, что хочешь ему отомстить.

– Нет, я хочу умереть безупречно и не дать никакого повода к подозрению, – отвечала Сабина, – месть наша должна быть достойна любви!..

– Дитя мое, – уговаривала герцогиня дочь, – как мать, я смотрю на вещи гораздо спокойнее тебя, поверь мне, что любовь вовсе не цель семейной жизни, а только одно из ее условий. Не вздумай подражать несчастной молоденькой баронессе де Макюмер. Чрезмерная страсть бесполезна и даже смертельна. Наконец, Господь посылает нам скорби для испытания… После свадьбы Атенаис я займусь тобою. Отцу твоему я уже говорила о тебе, также сказала я герцогу Шолье и д’Ажюда, все мы постараемся вернуть тебе Калиста.

– Есть средство и против маркизы, – говорила, смеясь Клотильда. – Она быстро меняет своих обожателей.

– Д’Ажюда, – сказала герцогиня, – приходится шурином маркизу Рошефильд. Если наш дорогой духовник одобрит маленькие уловки, необходимые для исполнения плана, который я уже изложила твоему отцу, я ручаюсь тебе за возвращение Калиста. Прибегая к подобным средствам, я поступаю против совести, а потому хочу непременно посоветоваться с аббатом Бросетом.

– Дитя мое, не доходи до отчаяния, поверь, что мы поможем тебе. Не теряй надежды! Сегодня горе твое так сильно, что я выдала мою тайну, но я не могу также не ободрить тебя.

– А Калист не будет огорчен? – спрашивала Сабина с видимым волнением.

– Бог мой, неужели я буду так глупа! – наивно воскликнула Атенаис.

– О, моя девочка, ты еще не знаешь, до чего доходит добродетель, руководимая любовью! – отвечала обезумевшая от горя Сабина.

Фраза эта была сказана с такой горечью, что герцогиня подумала, нет ли у нее еще какого скрытого горя.

– Уже полночь, идите, дети, – говорила герцогиня двум дочерям, в глазах которых сквозило любопытство.

– Несмотря на мои тридцать шесть лет, я все же лишняя? – насмешливо спросила Клотильда.

Пока Атенаис прощалась с матерью, она успела шепнуть Сабине:

– Ты мне скажешь, в чем дело, завтра я буду обедать с тобой, и если мама побоится согрешить, я сама вырву Калиста из рук нечестивой.