Array Коллектив авторов - 12 великих трагедий

Синьор, напрасен
Такой порыв. Покуда суд не даст
Тебе законно право защищаться,
Мы слов твоих не примем во вниманье.

Позвольте мне и судьям, ваша светлость,
Пройти в другую комнату и там
Все затрудненья дела разобрать
И подыскать законы и примеры.

Синьор, идите рассмотрите дело
И воспретите вольничать убийце.

Идите, судьи, и спросите совесть,
Возможно ли, не выслушав, казнить.
Верховный судья и другие судьи удаляются.

Молчи, злой дух моей несчастной жизни!
Ты встал вторично между мной и им.
Но этот раз, синьор, черед за мною.

Я не умру, не высказав всего.

Умрешь и тайну унесешь с собою.

Ты ль это, герцогиня Беатриче?

Я-то, чем сделал ты меня. Смотри:
Я рук твоих созданье.

Не похожа ль
Она сейчас на белую тигрицу,
Что Индия прислала дожу в дар?

Молчи, еще услышит.

Бедный малый,
Зачем тебе охота говорить,
Когда топор уже висит над шеей?
Словами не притупишь острия.
Но если это так тебе желанно,
То попроси себе духовника:
Простые люди все его зовут,
А он, я знаю, с доброю душою.

Хоть смерть и ремесло твое, но все же
Ты был со мной любезнее других.

Спаси вас Бог, синьор, а я готов
Вам оказать последнюю услугу.

Скажите, монсиньор, возможно ль, чтобы
Здесь, в христианском городе, где лик
Спасителя глядит на нас в суде,
Без исповеди был казнен несчастный?
Мне запретят ли исповедать грех,
Тяжелый грех, в душе лежащий камнем?

Напрасно было б тратить время.

Сын мой,
В делах суда я власти не имею.
Наш долг там начинается, где суд
Кончает дело. И тогда тебя
Раскаяться мы будем убеждать
И церкви на ухо поведать тайны
Твоей души греховной.

Да, ты можешь
На исповеди столько говорить,
Что у тебя от слов распухнут губы,
Но здесь молчать ты должен.

Монсиньор,
Мне в этом мало утешенья.

Сын мой,
Власть церкви переходит за пределы
Того комка земли, на коем мы
Лишь прах, как говорит Иероним.
И если ты раскаянным умрешь,
Молитвами и мессами мы можем
Твоей душе в чистилище помочь.

И если ты в чистилище увидишь
Покойного супруга, с язвой в сердце,
Скажи ему, что послан мной.

О Боже!

И эту женщину ты мог любить!

Как вы к нему жестоки, ваша светлость.

Не боле, чем ко мне он был жесток.

Пощада – украшенье государей.

Я не щажу и не прошу пощады.
Он сердце обратил мне в твердый камень,
Он тернии посеял в чистом поле,
Он в сердце отравил источник блага,
Он вырвал с корнем жалость из души;
Вся жизнь моя – голодная страна,
В которой все живое помертвело.
Я то, чем сделал он меня. (Плачет.)

Как странно,
Что герцога она любила так.

Да, странно, если муж любим женою,
А если не любим – еще страннее.

Какой философ ты, Петруччи!

Да,
С моей философией легко
Несчастия других переношу я.

Седые бороды довольно медлят.
С моею философией легко
Зовите их, велите им прийти,
А то боюсь, что сердце разорвется!
Не потому, чтоб мне хотелось жить;
Бог видит жизнь мою, в ней мало счастья,
Но как-то странно умереть одной
И в ад одной идти… Ах, монсиньор,
Вы видите, здесь, на моем челе,
Написано пером кровавым: Месть!
Подайте мне воды, я смою слово.
Мне эти буквы выжгли нынче ночью,
Но днем я не могу их выносить,
Они мне жгут и сушат мозг; подайте
Мне нож, не этот, нет, другой, я срежу
Их прочь с чела!