Эдвард Бульвер-Литтон - Семейство Какстон

Пизистрат (один). Брать ли мне эти деньги? Впрочем, почему же? тут дело чистое. Джак действительно должен быть богат, и может обойдтись без этой суммы. Вся вина потери в Капиталисте джакова, а тут нет и половины того, что заплатил мой отец. Но разве это не благородно со стороны Джака! Да, отец мой был прав в своем суждении о Джак: не должно осуждать человека, когда он в нужде и в несчастьи. Мысли, которые приводятся в исполнение на деньги соседа, никогда не ценятся так, как те, которые осуществляются собственными средствами.

Дядя Джак (просовывая голову в комнату). Видите-ли, вы можете удвоить эту сумму, если оставите ее в моих руках на годик-другой: вы не знаете, что у меня теперь на уме. Говорил я вам? Немец был прав: мне уж давали за мои земли всемеро против того, что я за них заплатил. Но я теперь собираюсь основать компанию: берите-ка акции хоть на эту сумму. Сто на сто, ручаюсь вам! (Дядя Джакь вытягивает свои знаменитые, гладкия руки, сопровождая это особенным движением десяти красноречивых пальцев).

Пизистрат. А, дядюшка, если вы каетесь…

Дядя Джакь. Каюсь? Когда я предлагаю вам капитал на капитал, за моим личным ручательством.

Пизистрат ( кладя банковые билеты в боковой карман). Ну так, если вы не каетесь, дядюшка, и не жалко вам этех денег, позвольте мне пожать вашу руку и прибавить, что я не соглашусь уменьшить уважение и удивление, которое родило во мне ваше прекрасное побуждение, смешав его с расчетами, процентами и барышами. Вы понимаете, что с той минуты, как эта сумма заплачена моему отцу, я не имею права располагать ею без его позволения.

Дядя Доиеак (тронутый). Уваженье, удивленье, прекрасное побужденье! Хороши эти слова в ваших устах, племянник! ( пожимая мне руку и улыбаясь). Вишь, хитрый какой! Вы правы, спрячьте их. Да слушайте, сэр: не попадайтесь вы на мою дорогу, отниму у вас до последнего пенни! ( Дядя Джакь опять выходит и притворяет дверь. Пизистрат осторожно вынимает билеты из кармана, на половину боясь, чтобы они не обратились в сухие листья, как в сказках; потом, убедившись, что билеты настоящие, изъявляет радость и удивление.)

Сцена переменяется.

Прости, прекрасная страна! Ханаан изгнанников, Арарат не одного разбитого ковчега! Прекрасная колыбель племени, чье бесконечное наследие в будущем, которого не предвидит ни один мудрец, и не предскажет ни один колдун, лежит далеко в обетованных золотом свете времени, – племени, быть-может назначенного воротить миру его юность, почерпнув ее из грехов и несчастий просвещения, борющегося с собственными началами тления, и из рода в род прославить гений старой Англии! Все климаты, наиболее содействующие произведениям земли, наиболее помогающие разнообразным семьям человеческого. рода разделиться по характерам и темпераментам, льют на тебя свои влияния с неба, а оно так благосклонно улыбается тем, которые некогда не знали, как спастись от ветра, где укрыться от немилосердого солнца! Здесь и свежий воздух родного острова, и беззнойная теплота италианской осени, и ослепительная растительность тропиков. И, при всех дарах разных климатов, вечно-живая надежда!

Прости, моя добрая кормилица, моя вторая мать! Последнее, долгое прости! Никогда не покинул-бы я тебя, еслибы не этот более громкий голос природы, который зовет ребенка к родной матери и отрывает нас от самого-любимого занятия к волшебным образам домашнего очага.

Никто не сумеет выразить, как дорого воспоминание о жизни в Австралии тому, кто испытал ее приготовившись к ней наперед. Как часто является ему картина этой жизни среди, избитых сцен просвещенной жизни: её опасности, это чувство физического здоровья, эта жажда приключений, эти промежутки беззаботного отдыха; эти поездки верхом по равнинам, необозримым как море, ночные прогулки по лесам, никогда не переменяющим листьев, эта луна, которая не уступает в свете солнцу и серебрит эти кисти цветов!.. С каким усилием примиряешься с вседневными заботами и мучительными удовольствиями европейской жизни, когда возвратишься к ним!.. Как памятно мне это выражение Каулэя:

«Здесь мы живем среди необъятных и высоких явлений природы, там – между жалкими выдумками просвещения; здесь мы ходим в свете и по открытым путям благости божией, там тащимся ощупью в темном и запутанном лабиринте человеческой хитрости.»

Но я наскучил вам, читатель. Новый-свет исчезает… вот еще черта; вот едва-видные точки. Повернемся лицом к Старому-свету.