Подать мне красного вина
Бутылку, да непочатую!
Как жажда у меня сильна!
Вмиг шейку ей сверну крутую,
Тотчас отдам ее пустую!
Я в честь пирушки сей сыграть
Хочу Пантея смерть – смотрите!
Но не его хочу заклать,
А борова того – глядите!
Жестом указал на полицейского комиссара и продолжал:
Но что я, ах, ведь это глаз
Обман, – как будто бы спросонок:
С презрением таким на нас
Глядит не боров, – поросенок!
И перед концом третьего куплета, как бы показывая пример возлияния в честь богов, он опрокинул бутылку и вылил вино прямо на голову полицейскому чиновнику – тот, задрав подбородок, его слушал. Взбешенные солдаты тут уж без обиняков потребовали их впустить и, предшествуемые приставом – с него ручьями текло вино, и он вытирал лицо полой камзола, – бросились к лестнице. Испуганная служанка отворила им дверь, и ее тут же арестовали.
Первое помещение, куда вошли солдаты, – тот самый зал, где происходила пирушка. Там оставались из всего общества только женщины; при виде солдат они прижались друг к другу, бледные, с дикими, блуждающими взорами и, онемев более от страха, чем от неумеренного употребления вина, не могли произнести ни слова в свою защиту. Тотчас их всех забрали; в это время подошли ночные сторожа разных соседних мест, как бы в подкрепление солдатам, и им поручили вежливым образом отвести этих нарядных красавиц в госпиталь. Полицейский пристав, или комиссар, направился ко второй двери; на пороге встретил его мужчина величественного вида в коротком испанском плаще, украшенном богатым шелковым шитьем; в изысканно вежливых придворных выражениях он пригласил пристава войти в комнату, но попросил запретить это сопровождавшим его. Пристав согласился, приказав солдатам в случае надобности быть готовыми явиться на его призыв. Те, оставшись в зале, где еще не убрали со стола, почувствовав внезапно аппетит, принялись уничтожать остатки ужина – надо же чем-то заняться.
Вслед за своим проводником комиссар вошел в другую комнату и увидел на измятой постели какого-то господина, одетого весьма небрежно, в одной рубашке, который, заметив его, начал петь:
Вот по причинам, но каким –
Знать никому не подобает,
А потому и мы молчим, –
Король нам петь не дозволяет
Лихую песню лантюрлю!
Лантюрлю! Лантюрлю! Лантюрлю!
– В каком состоянии этот несчастный! – проговорил полицейский комиссар с видом некоторого сожаления и обратился к этому новому певцу: – Кто вы? И что вы здесь делаете? Ну же, отвечайте, молодец!
Тот, приподнявшись с трудом на ноги, ибо был пьян, пробормотал едва слышно, но с важностью:
– Кто я?.. Я – Великий Гедеон! Я пел… лантюрлю! – И снова повалился на кровать.
В это самое время из соседней комнаты показался прежний певец, подошел скорыми шагами к своему начальнику и затянул второй куплет песни:
Вот скоро королева-мать
Сюда в Париж к нам подоспеет,
И принц, брат короля, сказать
Тогда и слова не посмеет;
Все будет тихо, говорю,
Не пели б только лантюрлю!
– Какая дерзость! – возмутился комиссар. – Петь песни про королевскую фамилию!
Вошел третий и подхватил куплет второго:
Послы от всех почти держав
К нам ныне часто приезжают:
Торжественно пред троном став,
Все жалобами докучают
Они своими королю,
Что слышат всюду: лантюрлю!
Лантюрлю! лантюрлю!
– Каково! Насмехаться даже над иностранными державами! – проговорил комиссар.
Явился четвертый и продолжил:
Как жалобы свои послы
Красноречиво изложили!
И безбоязненно они
В глаза правительство бранили.
Что было делать королю?
Он отвечал им: «Лантюрлю!»
– «Лантюрлю»! – воскликнул до крайности раздраженный пристав. – Это ужас! Приписать подобное выражение его величеству королю Франции!
Пятый, не отставая от приятелей, начал вслед за четвертым петь следующий куплет:
А наш добрейший кардинал,
Боясь беды от этой ссоры,
Для них все сделать обещал,
Чтоб прекратить лишь разговоры.
Потом, оборотясь к Ботрю,
Сказал ему вслух: «Лантюрлю!»
– О, они даже и к кардиналу не имеют почтения!
Шестой последовал примеру пятого и подхватил:
Об этом деле известил
Наш нунций папу; то узнавши,
Отец святой наш огласил
Весь Рим, как бы шальной вскричавши,
В том подражая королю:
«Лантюрлю! Лантюрлю! Лантюрлю!»
– «Лантюрлю»! «Лантюрлю»! Запрятать вас бы всех в тюрьму! – проговорил полицейский чиновник, напевая на мотив песни, хотя был сильно взволнован от гнева.
Читать дальше