Виктор Мари Гюго - Девяносто третий год

– Это, должно быть, нищенка, – проговорил сержант.

– Как вас звать? – спросила маркитантка более мягким голосом.

– Мишель Флешар, – пробормотала женщина, запинаясь и едва слышно.

Маркитантка, приблизившись к ней, стала гладить своей большой и грубой рукой голову грудного ребенка.

– Сколько ему месяцев? – спросила она.

Мать не поняла, и маркитантка повторила свой вопрос.

– А-а! – ответила мать. – Восемнадцать месяцев.

– Ну, в таком возрасте пора бы уже и отнять его от груди, – заметила маркитантка. – Поручите-ка его мне; мы его накормим супом.

Мать стала успокаиваться. Оба старших ребенка, окончательно проснувшись, проявляли больше любопытства, чем испуга, и с видимым удовольствием рассматривали плюмажи солдат.

– Да, да, – заговорила мать, – они очень голодны. А у меня больше нет молока, – прибавила она.

– Их накормят, – закричал сержант, – и тебя также. Но прежде всего: каковы твои политические убеждения?

Женщина взглянула на сержанта и молчала.

– Слышала, что я тебя спрашиваю? – строго промолвил сержант.

– Меня отдали в монастырь ребенком, – пробормотала она, – но я не захотела сделаться монахиней и вышла замуж. Сестры научили меня говорить по-французски. Нашу деревню сожгли. Я так торопилась бежать, что не успела обуться.

– Я тебя спрашиваю, каковы твои политические убеждения?

– Я не знаю, что это значит.

– Дело в том, что здесь немало развелось шпионок, – продолжал сержант, – а мы их расстреливаем, этих шпионок. Ну же, говори! Ведь ты не цыганка? Где твое отечество?

Женщина продолжала смотреть на него, как бы не понимая его. Сержант повторил свой последний вопрос.

– Я не знаю, – ответила она.

– Как?.. ты не знаешь, где твоя родина?

– А-а, где моя родина? Как же, знаю.

– Ну, так где же твоя родина?

– В Азеском приходе, на Сисконьярской ферме, – ответила женщина.

Теперь сержант удивился в свою очередь. Он на минуту задумался и затем переспросил:

– Как ты сказала? Сисконьярская ферма? Да это не отечество!

– Но я там родилась, – настаивала женщина и прибавила, подумав с минуту: – А-а, теперь я поняла, сударь! Вы родом из Франти, а я – из Бретани.

– Ну, так что ж такое?

– Да ведь это две различные страны!

– Но отечество-то это общее! – закричал сержант.

– Я родом из Сисконьяра, – продолжала твердить женщина.

– Ну, пусть будет из Сисконьяра, – согласился сержант. – Так там живет твоя семья? Чем она занимается?

– Моя семья вся умерла. У меня никого не осталось родных.

Сержант, будучи от природы не дурак поговорить, продолжал свой допрос:

– Ну, так если теперь не осталось, так были же прежде, черт побери! Кто ты такая? Говори!

Женщина продолжала слушать, вся растерянная. Наконец маркитантка нашла нужным вмешаться в дело. Она снова принялась гладить грудного младенца по головке и похлопала по щечкам двух старших.

– Как зовут эту сосунью? – спросила она. – Ведь это девочка, не так ли?

– Жоржетта, – ответила мать.

– А старшего? Ведь это мужчина, этот шалун?

– Рене-Жан.

– А младшего? Ведь это тоже мужчина, да еще какой толстощекий?

– Гро-Ален, – ответила мать.

– Хорошенькие мальчики, – продолжала маркитантка. – Надо полагать, что из них выйдет прок.

– Ну, так говори же, сударыня, – настаивал сержант, – есть ли у тебя свой дом?

– Был дом, в Азэ, но теперь нет.

– Отчего же ты не живешь в своем доме?

– Потому что его сожгли.

– Кто сжег?

– Не знаю. Кажется, битва сожгла.

– Откуда же ты идешь?

– Оттуда и иду.

– А куда?

– Я сама не знаю.

– Дело говори. Кто ты такая?

– Не знаю.

– Как, ты не знаешь, кто ты такая?

– Я просто женщина, ищущая спасения для себя и для своих детей.

– К какой ты принадлежишь партии?

– Не знаю.

– Принадлежишь ли ты к синим? К белым? За кого ты стоишь?

– Я стою за своих детей.

Наступило молчание. Наконец маркитантка снова вмешалась в разговор.

– У меня никогда не было детей, – заметила она. – У меня на это не хватало времени.

– А родители твои? – продолжал сержант. – Изволь-ка, сударыня, сообщить нам что-нибудь о твоих родителях. Моя фамилия Радуб, я сержант, я родился в Париже на улице Шерш-Миди, где родились также и мой отец и моя мать. Видишь, я не стесняюсь говорить о своих родителях. Так не угодно ли и тебе рассказать о своих?

– Их фамилия была Флешар. Вот и все.

– Ну, Флешар так Флешар, Радуб так Радуб. Но всякий человек принадлежит к какому-нибудь сословию. К какому же сословию принадлежали твои родители? Чем они занимаются или, по крайней мере, чем они занимались?