Жан-Поль Сартр - Смерть в душе

Борис ничего не ответил. Он щупал шрам и думал: «Они везучие», – и ему становилось все грустнее и грустнее. Сейчас он меня спросит, что я решил.

– А? Ну? Так что ты об этом думаешь?

– Я думаю, что вы везучие, – сказал Борис.

– Как везучие? Тебе остается только пойти с нами. Ты же не скажешь, что это для тебя неожиданность? Мы ведь тебя предупредили.

– Да, – признал Борис. – Это так.

– Так что же ты решил?

– Я решил: черта с два, – с раздражением ответил Борис.

– Однако же ты не собираешься оставаться во Франции?

– Не знаю.

– Война не закончена, – упрямо сказал Франсийон. – Те, кто говорит, что она закончена, трусы и лжецы. Ты должен быть там, где сражаются; ты не имеешь права оставаться во Франции.

– И ты меня в этом уверяешь? – горько спросил Борис.

– Тогда решай.

– Подожди. Я жду приятельницу, я тебе об этом говорил. Решу, когда ее увижу.

– Тут не до приятельниц: это мужское дело.

– Сделаю, как сказал, – сухо промолвил Борис.

Франсийон смутился и замолчал. «А вдруг он решит, что я их выдам?» Борис заглядывал ему в глаза, пока не увидел на лице Франсийона доверчивой улыбки, которая его успокоила.

– Вы прилетите в семь? – спросил Борис.

– В семь.

– Берега Англии по утрам должны быть восхитительны. Со стороны Дувра там большие белые утесы.

– Да, – подтвердил Франсийон.

– Я никогда не летал самолетом, – сказал Борис.

Он вынул руку из-под рубашки.

– Тебе случается чесать шрам?

– Нет.

– Я свой все время чешу: это меня раздражает.

– Если вспомнить, где расположен мой, – сказал Франсийон, – мне было бы сложно чесать его на людях.

Наступило молчание, потом Франсийон продолжил:

– Когда придет твоя приятельница?

– Не знаю. Она должна приехать из Парижа – попробуй доберись оттуда!

– Ей лучше поторопиться, – заметил Франсийон, – потому что времени у нас в обрез.

Борис вздохнул и повернулся на живот. Франсийон равнодушно продолжал:

– Свою я оставляю в неведении, хотя я ее вижу каждый день. В вечер отъезда я ей пошлю письмо: когда она его получит, мы будем уже в Лондоне.

Борис, не отвечая, покачал головой.

– Ты меня удивляешь, – сказал Франсийон. – Сергин, ты меня удивляешь!

– Кое-что тебе не понять, – ответил Борис.

Франсийон замолчал, протянул руку и взял книгу. Они пролетят над утесами Дувра ранним утром. Но что толку об этом думать: Борис не верил в чудеса, он знал, что Лола скажет нет.

– «Война и мир», – прочел Франсийон. – Что это?

– Это роман о войне.

– О войне четырнадцатого года?

– Нет. О другой. Но там всегда одно и то же.

– Да, – смеясь, согласился Франсийон, – там всегда одно и то же.

Он наугад открыл книгу и погрузился в чтение, хмуря брови с видом горестного интереса.

Борис снова прилег на койку. Он думал: «Я не могу причинить ей боль, я не могу уйти второй раз, не поговорив с ней. Если я останусь ради нее, это будет доказательством любви. Да уж, странное получается доказательство». Но есть ли у солдата право оставаться ради женщины? Франсийон и Габель, разумеется, скажут, что нет. Но они слишком молоды, они не знают, что такое любовь. «Что такое любовь, я уже знаю, тут меня просвещать не надо, и я знаю ее цену. Следует ли остаться, чтобы сделать женщину счастливой? При таком раскладе скорее всего что нет. Но можно ли уехать, сделав при этом кого-то несчастным?» Он вспомнил высказывание Матье: «У меня всегда хватит храбрости, чтобы при необходимости доставить кому-то страдание». Все так, но Матье всегда поступал обратно своим словам, и храбрости доставить кому-то горе ему явно не хватало. У Бориса сжалось горло: «А что, если это просто безрассудная выходка? Что, если это чистейший эгоизм: отказ от тягот цивильной жизни? А может, я прирожденный искатель приключений? А может, вообще погибнуть легче, чем жить? А может, я остаюсь из-за любви к комфорту, из-за страха, из-за желания иметь под рукой женщину?» Он обернулся. Франсийон склонился над книгой прилежно и в то же время с каким-то недоверием, как будто он пытался уличить автора в неправде. «Если я смогу ему сказать: я еду, если это слово сможет сорваться с моих губ, то так тому и быть». Он прочистил горло, приоткрыл рот и ждал. Но слово не шло на язык. «Я не могу причинить ей такое горе». Борис понял, что без совета Лолы он ничего не решит. «Она, безусловно, скажет нет, и все будет улажено. А если она не придет вовремя? – испуганно подумал он. – Если ее не будет к восемнадцатому? Нужно будет решать одному? Предположим, я остался, она приезжает двадцатого и говорит: я бы позволила тебе уехать. То-то физиономия у меня будет. Другое предположение: я уезжаю, она приезжает девятнадцатого и кончает с собой. Ох! Дьявол!» Все перемешалось у него в голове, он закрыл глаза и погрузился в сон.