Эрнест Хемингуэй - Зеленые холмы Африки. Проблеск истины

– Пига, – улыбнулся Друпи. Мы оба слышали удар пули.

– Куфа, – сказал я. – Убит.

Когда мы подошли к нему, он лежал на боку, и, хотя по всем признакам был мертвый, его сердце продолжало биться. Друпи не взял с собой охотничьего ножа, а у меня был только перочинный. Рядом с передней ногой я нащупал бьющееся под шкурой сердце, всадил в него нож, но тот был слишком коротким и прошел мимо, только коснувшись сердца. Я взял в руки это горячее и упругое сердце и, повернув нож, перерезал артерию. Жаркая кровь брызнула и залила мне пальцы. Я стал потрошить зверя маленьким ножиком, стараясь произвести впечатление на Друпи: аккуратно извлек печень и, отрезав желчный пузырь, выбросил его, а печень и почки положил на траву.

Друпи попросил у меня нож. Ему тоже хотелось продемонстрировать свое умение. Он ловко разрезал и вывернул наизнанку желудок, вывалив из него траву, хорошенько встряхнул, положил внутрь печень и почки, срезал веточку с дерева, под которым лежала антилопа, и скрепил веточкой желудок, превратив его в ладный мешочек. Затем вырезал палку, подвесил на один конец свободно болтавшийся мешочек и перекинул палку через плечо, как во времена моего детства поступали бродяги со своими пожитками, завернутыми в носовой платок, их еще изображали на рекламе мозольного пластыря «Блю Джей». Мне понравился этот способ, и я подумал, что надо будет как-нибудь показать его Джону Стейбу из Вайоминга, и сразу представил себе его улыбку глухого человека (услышав рев быка, приходилось бросать в Джона камушки, чтобы он остановился) и его слова: «Ей-богу! Эрнест, это здорово!»

Друпи передал мне палку, снял с себя кусок ткани, заменявший ему одежду, обвязал тушу и закинул себе на спину. Желая помочь, я предложил ему жестами срезать большой сук, подвесить антилопу и нести вдвоем, но он отказался. Так мы и шли к лагерю – я с мешочком на палке, перекинутой через плечо, и с ружьем за спиной, а впереди, пошатываясь, Друпи, обливавшийся потом под тяжестью туши. Я предложил подвесить антилопу на дерево, а после прислать за ней двух носильщиков. Мы уже запихнули было тушу меж стволов, но, когда Друпи сообразил, что я готов скорее уйти, чем разрешить ему надрываться под тяжестью, вновь взвалил антилопу на плечи. Когда мы вошли в лагерь, слуги у костра чуть не надорвали животы со смеху при виде меня с мешочком, болтавшимся за спиной.

Вот такую охоту я любил! Никаких автомобилей, ходьба по холмистой местности вместо плоских равнин – это делало меня счастливым. Я перенес серьезную болезнь и теперь ощущал с радостью, что крепну день ото дня. За время болезни я исхудал, изголодался по свежему мясу и теперь ел все подряд. Все, что мы выпивали, сидя вечером у костра, выходило потом на следующий день под жаркими лучами солнца, и я старался в такое время устроиться с книгой в тени деревьев и читать, овеваемый ветерком, радуясь тому, что могу не писать и что в четыре часа мы снова отправимся на охоту. Я даже писем не писал. Единственный, необходимый и дорогой человек, не считая детей, был со мной, и больше мне ни с кем не хотелось делиться этой чудесной жизнью – хотелось только жить ею, быть полностью счастливым и испытывать к концу дня сладкую усталость. Я знал, что метко стреляю, ощущал полноту бытия и уверенность в своих силах и радовался, что переживаю такое сам, а не только узнаю от других.

Так сложилось, что лагерь мы покинули вскоре после трех с тем, чтобы в четыре быть уже на холме. Но первого носорога мы увидели только около пяти часов, он неуклюже перебегал через гребень холма почти там же, где мы видели и вчерашнего носорога, и скрылся в лесу недалеко от того места, где вчера дрались двое его собратьев. Мы спустились с холма, перешли заросший овраг и стали подниматься по крутому склону к колючему дереву с желтыми цветами – именно там носорог вошел в лес.

Сопротивляясь поднявшемуся ветру, я старался идти как можно медленнее и заткнул носовой платок под ленту внутри шляпы, чтобы пот не заливал очки. Я понимал, что, возможно, уже в следующую минуту придется стрелять, и потому нарочно замедлял шаг, чтобы сердце билось ровно. Когда бьешь крупного зверя, нельзя промахнуться, если ты хороший стрелок и знаешь, куда стрелять, – разве только ты запыхался от бега или от крутого подъема, или очки разбились, или запотели, а у тебя нет клочка тряпки или бумаги, чтобы их протереть. С очками у меня всегда была проблема, и я носил с собой четыре носовых платка и, когда они намокали от пота, перекладывал из кармана в карман.