Френсис Фицджеральд: Гитара, кости и кастет. Все эти юноши печальные… (сборник)

В июле он получил приказ отправляться за границу, и их нежность и желание перешли в крещендо. Пола думала о том, чтобы пожениться прямо перед отъездом, и отказалась от этого намерения лишь потому, что теперь от Энсона все время пахло алкоголем; но горе от расставания превратилось для нее в физическую боль. После его отъезда она писала ему длинные письма о том, как жаль ей проводить в ожидании дни, потерянные для их любви. В августе аэроплан Энсона упал в океан у берегов Европы. После ночи в воде его поднял какой-то эсминец, а затем Энсона отправили в госпиталь с пневмонией; перемирие подписали еще до того, как его окончательно комиссовали.

А затем, когда перед ними вновь забрезжили всевозможные перспективы, не отягощенные никакими материальными препятствиями, между ними встали тайные хитросплетения их характеров, высушив их поцелуи и осушив слезы, сделав их голоса не слышимыми друг для друга, приглушив сокровенный стук их сердец, и общаться, как раньше, они теперь могли лишь в письмах, находясь вдали друг от друга. Однажды вечером у дома Хантеров какой-то репортер светской хроники два часа прождал объявления об их помолвке. Энсон ничего не подтвердил; тем не менее в утренней газете на первой полосе по явился репортаж: их «постоянно видят вместе в Саутгемптоне, Хот-Спрингс и в Такседо-Парк». Многозначительный диалог превратился в непрерывную ссору, и их роман постепенно сошел на нет. Энсон самым возмутительным образом напился и пропустил назначенную помолвку, а Пола высказала определенные претензии к его поведению. Его отчаяние оказалось безоружно перед его гордостью и его знанием себя: помолвка была отменена окончательно и бесповоротно.

« Милый! – так звучали теперь их письма. – Милый мой, милый! Когда я просыпаюсь среди ночи и понимаю, что нам в конце концов не было суждено, мне кажется, что я готова умереть. Я не могу больше жить. Возможно, когда мы встретимся летом, мы сможем все обсудить и принять другое решение – в тот день мы оба были так взволнованны и печальны, и мне кажется, что я не смогу прожить свою жизнь без тебя. Ты рассказываешь мне о других людях. Разве ты не понимаешь, что для меня не существует других людей – для меня есть только ты… »

Разъезжая по курортам востока страны, Пола не забывала иногда упоминать и о своих увлечениях – чтобы он задумался. Но Энсон был слишком проницателен, чтобы отнестись к этому серьезно. Попадавшиеся в письмах мужские имена только укрепляли его уверенность в ее чувствах, вызывая у него лишь легкое пренебрежение – он всегда чувствовал себя выше подобных вещей. И он не оставлял надежды на то, что когда-нибудь они все-таки поженятся.

А пока он решительно отдался во власть движения и блеска послевоенного Нью-Йорка. Он устроился на работу в одну посредническую фирму, вступил в несколько клубов, танцевал до утра и вращался сразу в трех мирах: в собственном, в мире выпускников Йеля и еще в том уголке полусвета, который уходит корнями в театральный мир Бродвея. При всем при этом восемь непрерывных часов он всегда посвящал своей работе на Уолл-стрит, где влиятельное положение родни в комбинации с его собственным острым умом и избытком природной физической энергии позволили ему сразу же вырваться вперед. Он обладал одним из тех бесценных умов, в которых всему есть свое место; в рабочем кабинете он появлялся вовремя даже тогда, когда после бессонной ночи ему едва удавалось поспать хотя бы час, хотя такое случалось редко. Вот почему уже в 1920 году он заработал около двенадцати тысяч долларов, считая жалованье и комиссионные.

Йельские предания понемногу уходили в прошлое, и Энсон становился все более и более популярным среди своих нью-йоркских однокашников – в университете такая популярность ему и не снилась. Он сам жил в большом доме и имел возможность вводить других молодых людей в другие большие дома. Кроме того, его жизнь уже казалась полностью устроенной, в то время как жизни большинства его однокашников вновь вступили в фазу рискованного начала. Они стали обращаться к нему в поисках и развлечений, и убежища, и Энсон с готовностью откликался, получая удовольствие от помощи людям в устройстве их дел.

Из писем Полы теперь исчезли мужчины; в них стал читаться оттенок нежности, которого не было раньше. Сразу из нескольких источников он узнал, что у нее появился «преданный поклонник», Лоуэлл Тайер, богатый и влиятельный уроженец Бостона; хотя Энсон и был уверен, что она его все еще любит, мысль о том, что он все-таки может ее потерять, вызывала у него беспокойство. Не считая одного не принесшего радости дня, в Нью-Йорке она не была вот уже пять месяцев, а слухи множились, и у него возникло непреодолимое желание с ней увидеться. В феврале он взял отпуск и поехал во Флориду.