Гастон Леру - Призрак оперы

Никогда здесь не было такой суматохи, как в тот вечер, но никогда Рауль не чувствовал себя таким смелым. Он шагал, раздвигая сильным плечом суетящихся людей, не обращая внимания на шум и гвалт вокруг себя. Его гнала вперед одна мысль – увидеть ту, чей волшебный голос похитил его сердце. Да, именно так – его бедное молодое сердце больше ему не принадлежало. Он боролся с этим наваждением с того самого дня, когда Кристина, которую он знал совсем маленькой, снова появилась на его пути. Тогда он ощутил в себе непонятное и сладкое волнение, которое хотел прогнать, потому что когда-то он, как честный и благородный человек, поклялся, что, полюбив женщину, непременно на ней женится, однако никогда, даже на секунду, ему не приходила мысль жениться на певице. Но прошло немного времени, и сладостное волнение сменилось каким-то жгучим ощущением. Это было для него совершенно новое чувство. Оно было материальным и духовным одновременно. У него сильно болела грудь, как будто ее вскрыли, чтобы вынуть сердце. Внутри оставалась пустота, ужасная пустота, заполнить которую может только сердце другого человека! Вот что происходило в этой чувствительной и благородной душе, и понять это может лишь тот, кто сам бывал поражен тем чувством, что зовется любовью с первого взгляда.

Граф Филипп с трудом поспевал за братом и продолжал улыбаться.

В глубине сцены, пройдя через двойные двери, ведущие в танцевальный зал, с одной стороны, и в левые ложи первого этажа – с другой, Рауль вынужден был остановиться перед группой девушек из кордебалета, которые, спустившись со своего чердака, загораживали проход. Не отвечая на кокетливые улыбки и восклицания, срывающиеся с накрашенных губок, он вошел в полумрак коридора, наполненного восторженным гулом поклонников, среди которых то и дело слышалось одно имя: «Даэ! Даэ!» Граф пробирался следом за Раулем, говоря себе: «Хитрец, знает дорогу!» Значит, он уже приходил сюда один, когда граф по обыкновению болтал с Сорелли в артистической, а она часто удерживала его до своего выхода на сцену и позволяла себе тиранить поклонника, вручая ему на хранение гетры, в которых выходила из своей уборной, чтобы не запачкать белоснежные атласные туфельки и телесного цвета трико. Впрочем, ей можно было найти извинение: она давно потеряла мать.

Граф, отложив визит к Сорелли, шел длинным коридором к Кристине Даэ. Никогда здесь не было столько людей, как в тот вечер, словно весь театр собрался сюда, потрясенный успехом певицы и ее внезапным обмороком. Бедняжка до сих пор не пришла в сознание, уже послали за доктором, и вот теперь доктор торопливо расталкивал собравшихся, а за ним по пятам шел Рауль.

Так врач и влюбленный одновременно оказались рядом с Кристиной, и она получила первую помощь от одного и открыла глаза в объятиях другого. Граф же вместе с остальными остался на пороге комнаты.

– Вам не кажется, доктор, что этим господам стоит выйти? – спросил Рауль, сам поражаясь своей смелости. – Здесь уже трудно дышать.

– Вы совершенно правы, – кивнул врач и попросил всех удалиться, за исключением Рауля и горничной, которая с искренним изумлением округлившимися глазами смотрела на юношу, потому что видела его в первый раз.

Однако она ничего не сказала, а врач решил, что поскольку этот молодой человек ведет себя так свободно, значит, он имеет на это право. Таким образом виконт остался в артистической и не сводил глаз с приходившей в чувство Кристины, а оба директора – Дебьен и Полиньи, – заявившиеся выразить своей воспитаннице искреннее восхищение, были выдворены в коридор вместе с остальными черными фраками.

– Ах, мошенник! – громко расхохотался граф де Шаньи, стоя перед закрытой дверью. И пробормотал in petto: [7] – Вот уж верно говорится: бойтесь юнцов, которые напускают на себя вид записных скромников. – После этого он с удовлетворением проворчал: – Настоящий Шаньи! – и направился к Сорелли, которую и встретил на полпути к ее уборной в окружении дрожащих от страха балерин.

Между тем Кристина Даэ глубоко вздохнула, повернула голову, увидела Рауля, вздрогнула, улыбнулась доктору и горничной, а потом ее взгляд снова остановился на Рауле.

– Сударь, – тихим голосом спросила она, – кто вы и что здесь делаете?

– Мадемуазель, – ответил юноша, опустившись на одно колено и запечатлев пылкий поцелуй на руке певицы, – я тот маленький мальчик, который когда-то выловил из моря ваш шарф.

Кристина еще раз посмотрела на доктора и на горничную, и все трое рассмеялись. Рауль, весь красный, поднялся с колен.