Пола Фокс - Отчаянные характеры

От чего бежит Софи? В четвертый раз перечитывая «Отчаянные характеры», я надеялся получить ответ. Я хотел понять, наконец, счастье это или беда, что семейная жизнь Бентвудов с треском рушится на последней странице книги. Я хотел «понять» финальную сцену. Но я до сих пор ее не понял. Я утешал себя мыслью, что хорошую художественную литературу по большей части определяет то, что она не дает простых ответов на вопросы идеологии, не предлагает терапевтического лечения культурой и не идет на поводу приятных мечтаний для всеобщего развлечения. Возможно, «Отчаянные характеры» – не столько об ответах, сколько о настойчивости вопросов. Меня поразило сходство Софи с Гамлетом – еще одним болезненно рефлексирующим персонажем, который получает тревожное и двусмысленное послание, проходит через муки, пытаясь понять его значение, и в конце концов отдает себя в руки ниспосланного богом провидения и принимает свою судьбу. Софи Бентвуд получает двусмысленное послание не от призрака, а от зубов кота, и ее мучения связаны не столько с неопределенностью, сколько с нежеланием смотреть правде в глаза. В конце, когда она обращается к провидению и говорит: «Боже, если у меня бешенство, то я такая же, как все вокруг», это не откровение. Это облегчение.

Когда книгу даже на короткое время перестают издавать, это становится испытанием любви даже самого преданного читателя. Подобно тому, как мужа могут огорчать некоторые стыдливые привычки его жены, которые скрывают ее красоту, или женщина может хотеть, чтобы ее муж не так громко смеялся над собственными шутками, пусть шутки и очень хороши, я переживал из-за мелких недостатков, которые могли бы настроить потенциальных читателей против «Отчаянных характеров». Я имею в виду чопорность и безликость начального абзаца, сухость первого предложения, скрипучее слово «трапеза». Как поклонник этой книги, я теперь понимаю, что формальность и статичность этого абзаца настраивают на короткий и резкий последующий диалог («Кот вернулся»). Но что, если читатель так и не продвинется дальше «трапезы»? Я также размышлял, не покажется ли имя «Отто Бентвуд» сложным при первом прочтении.

В целом Фокс тщательно подбирает имена для своих персонажей – фамилия «Рассел», например, хорошо перекликается с беспокойной скрытой энергией Чарли (Отто подозревает его в «краже» [1] Игра слов: фамилия Russel созвучна с глаголом rustling ( англ .) – угонять, красть скот. – Здесь и далее – примеч. пер . клиентов), и так же, как в характере Чарли явно чего-то недостает, в его фамилии не хватает второго «л». Я восхищаюсь тем, как старомодное, смахивающее на тевтонское имя «Отто» обременяет Отто, равно как и его собственная навязчивая склонность к порядку обременяет его самого; но фамилия «Бентвуд», даже после многих прочтений, остается для меня немного искусственной, как бонсай. А еще название книги. Оно, конечно, меткое, но всё же это не «День саранчи», не «Великий Гэтсби», не «Авессалом, Авессалом!» Это название, которое люди могут забыть или спутать с другими. Иногда, желая, чтобы название было сильнее, я чувствую то особенное одиночество, которое свойственно глубоко женатому человеку.

На протяжении многих лет я продолжал периодически пролистывать «Отчаянные характеры», ища успокоения или поддержки в красоте знакомых отрывков. Однако сейчас, вновь перечитывая книгу целиком, я поражен тем, как много в ней свежего и незнакомого для меня. Например, я никогда не обращал внимания на рассказанный Отто в конце книги анекдот о Синтии Корнфельд и ее муже, художнике-анархисте. Я никогда раньше не замечал, как салат из желе и пятицентовиков, который приготовила Синтия Корнфельд, высмеивает тождество Бентвудов «еда – привилегии – цивилизованность». Или как рассказ о печатных машинках, переделанных для изрыгания бессмыслицы, предваряет заключительный образ романа. Или что, как настаивает упомянутый анекдот, «Отчаянные характеры» нужно воспринимать в контексте современной арт-сцены, целью которой является разрушение порядка и смысла. А Чарли Рассел – видел ли я его до этого по-настоящему? В предыдущих прочтениях он оставался для меня чем-то вроде шаблонного злодея, перебежчика, пропащего человека. Теперь он кажется мне почти таким же важным для истории, как и кот. Он единственный друг Отто; его телефонный звонок эскалирует финальный кризис; он приводит цитату Торо, давшую книге название; и он выносит зловеще точный приговор Бентвудам: они «увязли в тоскливом самоанализе, в то время как сам фундамент их привилегий выбивают у них из-под ног».