Уильям Уилки Коллинз - Женщина в белом

Она оставила меня одного. Я зашел на кладбище через ближайший к могиле миссис Фэрли вход.

Трава вокруг могилы была слишком низкая, а почва слишком твердая, чтобы на них запечатлелись следы. Разочарованный этим открытием, я внимательно осмотрел крест и квадратную мраморную плиту с надписью.

Из-за непогоды белый мрамор креста и памятной плиты местами загрязнился, однако мое внимание привлекла своей безупречной белизной дальняя от меня сторона памятника. Я присмотрелся и понял, что мрамор мыли – совсем недавно, мыли сверху вниз. На камне была видна резкая граница между отмытой и загрязненной частью, природа редко допускает подобные резкие переходы, значит здесь приложил руку человек. Но кто это был?

Я осмотрелся вокруг, пытаясь найти ответ на этот вопрос. Оттуда, где я стоял, не было видно ни единого признака жилья: кладбище находилось в полном распоряжении мертвецов. Я вернулся к церкви и обошел ее, потом вышел с кладбища через другой вход и очутился на дорожке, которая вела вниз к заброшенной каменоломне. Напротив каменоломни стоял маленький домик на две комнаты, рядом с которым пожилая женщина занималась стиркой.

Я подошел к ней и начал разговор о церкви и кладбище. Женщина охотно разговорилась и с первых слов объяснила мне, что ее муж одновременно и могильщик, и причетник в церкви. Я в нескольких словах похвалил памятник миссис Фэрли. На что старуха покачала головой и сказала, что я не видел его в лучшем состоянии. Следить за ним было обязанностью ее мужа, но бедняга уже несколько месяцев как нездоров и так слаб, что едва доползает до церкви по воскресеньям, чтобы нести свою службу, памятник же тем временем остается в небрежении. Теперь же муж пошел на поправку и надеется, что через недельку или дней десять у него хватит сил почистить памятник.

Это известие объяснило все, что меня так интересовало. Я дал бедной женщине несколько монет и вернулся в Лиммеридж.

Очевидно, памятник мыла рука какого-то чужака. Соотнеся то, что я узнал к настоящему моменту, с тем, о чем я начал подозревать, услышав рассказ о привидении, замеченном в сумерках, я твердо решил в тот же вечер тайно понаблюдать за могилой миссис Фэрли, вернуться туда на закате и караулить до самой ночи. Крест был вымыт лишь наполовину, и, вероятно, та, что начала эту работу, должна была прийти снова, чтобы закончить ее.

По возвращении домой я рассказал мисс Холкомб о своих планах. Она удивилась и немного встревожилась, но ничего не возразила, только проговорила: «Дай бог, чтобы все кончилось хорошо». Когда она собралась уходить, я остановил ее, чтобы спросить, настолько спокойно, насколько только это было возможно, о здоровье мисс Фэрли. Настроение последней несколько улучшилось, и мисс Холкомб надеялась уговорить ее выйти прогуляться, пока солнце еще не зашло.

Я вернулся в свою комнату и снова занялся коллекцией рисунков. Их было необходимо привести в порядок, кроме того, работа могла помочь занять мои мысли чем-нибудь, что отвлекло бы мое внимание от себя самого и от беспросветного будущего, открывавшегося передо мной. Время от времени я прерывался, чтобы посмотреть в окно и понаблюдать за тем, как солнце все ниже и ниже клонилось к горизонту. В одну из таких минут я увидел женщину на широкой гравиевой дорожке под моим окном. Это была мисс Фэрли.

Я не видел ее с утра, да и тогда почти не говорил с ней. Еще один день в Лиммеридже – вот все, что мне осталось, и, может статься, я никогда больше не увижу ее. Этой мысли было довольно, чтобы приковать меня к окну. Мне хватило такта спрятаться за шторой, чтобы она не заметила меня, даже если бы взглянула наверх, но не хватило сил удержаться от искушения неотрывно следовать за ней взглядом, пока она гуляла.

На ней была коричневая пелерина поверх простого черного платья. На голове та же простенькая соломенная шляпка, которая была на ней в тот день, когда я увидел ее впервые. Но теперь к шляпке была прикреплена вуаль, скрывавшая от меня ее лицо. За мисс Фэрли бежала маленькая итальянская левретка, постоянная спутница всех ее прогулок, обернутая в красивую красную материю, которая защищала нежную кожу собачки от холодного воздуха. Хозяйка, казалось, не обращала внимания на свою левретку. Она шла вперед, слегка склонив голову и спрятав руки под пелерину. Мертвые листья, подхваченные очередным порывом ветра, как и утром, когда я услышал о ее помолвке, теперь кружились у ее ног, то взметаясь, то падая, пока она прогуливалась в бледном свете угасающего заката. Левретка дрожала и прижималась к ее платью, желая привлечь внимание хозяйки. Но та по-прежнему не замечала ее. Она все дальше и дальше уходила от меня, а мертвые листья все кружились на дорожке перед ней, пока она совсем не скрылась из глаз, а я не остался один на один с моим растерзанным сердцем.