Ганс Андерсен - Рассказы зарубежных писателей (сборник)

– Ты застал его еще живым? – спросил Пилат.

– Господин, он умер, и в тот самый миг, как он испустил дух, и произошло землетрясение.

Едва сказал он это, как раздался сильный стук в наружную дверь. Все вздрогнули и вскочили, как если бы земля снова затряслась.

Тотчас явился один из рабов:

– Это благородная Фаустина и Сульпиций, приближенные императора. Они прибыли просить тебя помочь им разыскать пророка из Назарета.

Тихий шорох прошел по перистилю, и послышались легкие шаги. Когда наместник оглянулся, он увидел, что друзья покинули его как человека, с которым стряслась беда.

Старая Фаустина снова прибыла на Капри и явилась к императору. Она рассказала обо всем случившемся, и, пока говорила, она едва решалась взглянуть на Тиберия, За время ее отсутствия болезнь страшно продвинулась вперед, и Фаустина думала: «Если б у богов было сколько-нибудь милосердия, они дали бы мне умереть прежде, чем я скажу этому несчастному страдальцу, что для него нет никакой надежды».

К ее удивлению, Тиберий слушал ее с величайшим равнодушием. Когда она рассказала ему, что великий чудотворец был распят в тот самый день, когда она приехала в Иерусалим, и как близка была возможность спасти его, она заплакала, подавленная разочарованием. Но Тиберий только сказал:

– Так ты действительно сокрушаешься об этом? Ах, Фаустина, значит, целая жизнь, проведенная в Риме, не отняла у тебя веры в волшебников и чудодеев, веры, которую ты приобрела еще в детстве в Сабинских горах?

Тогда старая женщина поняла, что Тиберий никогда всерьез не ожидал помощи от пророка из Назарета.

– Так ради чего же ты позволил мне совершить путешествие в эту далекую страну, если все время считал его бесполезным?

– Ты мой единственный друг, – сказал император. – Зачем стал бы я отказывать тебе в твоей просьбе, пока еще в моей власти исполнить ее?

Но Фаустине не понравилось, что император не поверил ей.

– Опять твоя обычная хитрость, – сказала она, уже готовая вспылить. – Это то, что я больше всего не люблю в тебе.

– Тебе не следовало возвращаться ко мне, – возразил Тиберий. – Лучше оставалась бы ты в своих родных горах!

Одну минуту казалось, что у этих двух друзей, у которых так часто бывали нелады, снова произойдет ссора; но гнев Фаустины скоро утих. Прошли те времена, когда она могла не на шутку поссориться с императором. Она снова понизила голос.

Однако она все-таки не могла совершенно отказаться от попытки доказать Тиберию, что была права.

– Но этот человек действительно был пророк, – сказала она. – Я видела его. Когда его глаза встретились с моими, я подумала, что он – Бог. Это безумие, что я не могла помешать ему идти на смерть.

– Я рад, что ты дала ему умереть, – сказал Тиберий. – Он был оскорбителем Цезаря и бунтовщиком.

Фаустина опять была готова рассердиться.

– Я говорила о нем со многими из его друзей в Иерусалиме, – сказала она. – Он не совершил преступлений, в которых его обвинили.

– Если он и не совершил именно этих преступлений, то, наверное, был не лучше всех других людей, – устало промолвил император.

– Где тот человек, который в течение своей жизни тысячу раз не заслужил бы смерти?

Но эти слова императора побудили Фаустину предпринять шаг, на который она до сих пор не решалась.

– Так я покажу тебе свидетельство его чудесной силы, – сказала она. – Я только что рассказывала тебе, что отерла ему лицо своим платком. Это тот самый платок, который я держу теперь в своей руке. Хочешь взглянуть на него?

Она развернула перед императором свой платок, и он увидел на нем бледный отпечаток человеческого лица.

Голос Фаустины дрожал от волнения, когда она заговорила опять:

– Этот человек видел, что я люблю его и что сердце мое полно сострадания и веры в него. Не знаю, какой силой он смог оставить мне свое изображение. Но глаза мои наполняются слезами, когда я смотрю на него.

Император наклонился и стал рассматривать изображение, которое как будто было сделано кровью, слезами и черными тенями скорби. Постепенно перед ним выступило все лицо, каким оно запечатлелось на платке. Он увидел кровь на челе, колючий терновый венец, волосы, слипшиеся от кровавого пота, и уста, словно трепетавшие от страдания.

Все ниже и ниже наклонялся император над этим изображением. Все отчетливей и отчетливей выступал перед ним лик. Из-за смутных, как тени, очертаний перед ним засияли таившейся в них жизнью глаза. И, повествуя ему об ужаснейших муках, они в то же время явили ему чистоту и величие, каких никогда еще он не видел.