Уильям Теккерей - В благородном семействе

1. Если бы мистер Фитч не услышал, что мистер Свигби приглашает всех присутствующих дам, он не принял бы приглашения Свигби и остался бы дома.

2. Если бы его не было в коляске, мисс Розалинда Макарти не сидела бы с ним рядом на переднем сиденье.

3. Если бы он не был угрюм, она ни в коем случае не попросила бы своего папашу уступить ей место на козлах.

4. Если бы она не поменялась местами со своим папашей, не последовало бы ни одно из тех обстоятельств, какие отсюда проистекли. Обстоятельства же эти были таковы:

1. Мисс Белла оставалась в экипаже.

2. Мистер Свигби, колебавшийся между двумя девицами, как известное животное между двумя охапками сена, в силу этого обстоятельства пришел к решению и сделал предложение мисс Линде, шепнув девице: «Мисс, я не ровня такой, как вы; но я крепок, здоров, имею доходу пять сотен в год. Вы пойдете за меня?» Сказать вам правду, этой речи его обучил хитрый Ганн, который ясно видел, что Свигби готов объясниться не с одной, так с другой из его падчериц. И на это девица – тоже шепотом – взволнованно ответила: «Ах, что вы, мистер Свигби! Какой вы странный! Как вы можете? – И, немного помолчав, добавила: – Поговорите с маменькой».

3. (И главное для нашей повести.) Если бы маленькую Каролину взяли на прогулку, она не осталась бы в Маргете одна, наедине с Брэндоном. Когда судьбе угодно, чтобы что-то произошло, она высылает вперед миллионы мелких обстоятельств расчистить и подготовить дорогу.

Читатель, верно, наблюдал, что в апреле месяце (как, впрочем, и в добром десятке других месяцев в году) преобладает холодный, северо-восточный ветер; и когда, соблазненный проблеском солнца, он выйдет подышать свежим воздухом, то получит он его в таком количестве, что ему хватит озноба до конца злополучного этого месяца. В один из таких дней, отмеченных прелестной английской погодой (как раз накануне увеселительной поездки, описанной в этой главе), мистер Брэндон, проклиная всей душой родную страну и думая о том, насколько же больше соответствуют его натуре ветры и нравы, господствующие у других народов, разгуливал среди скал близ Маргета под разбушевавшимся восточным ветром, которого не перенес бы ни один обыкновенный смертный, когда вдруг он набрел на знаменитого Андреа Фитча: с синими от холода пальцами художник сидел на уступе скалы и на серой бумаге рисовал углем этюд – вид то ли на море, то ли на сушу.

– Чудесный день выбрали вы для этюдов, – язвительно сказал Брэндон, высунув из мехового воротника пальто лиловый кончик своего тонкого орлиного носа.

Мистер Фитч улыбнулся, поняв иронию.

– Художнику, сэр, – возразил он, – холодная погода нипочем. В Академии был парень, который писал в Йисландии етюды при двадцати градусах ниже нуля – гору Хеклу, сэр! Ето он первый подал йидею насчет горы Хеклы для Зоологического сада в Сарри.

– Он был, наверно, редким энтузиастом, – сказал мистер Брэндон. – Мне кажется, большинство предпочло бы сидеть дома и не студить себе пальцы в такой мороз и бурю.

– Что мне буря, сэр? – величественно провозгласил Фитч, – в буре, сэр, я оживаю! Йистинный художник только тогда и бывает по-настоящему счастлив, когда он может вволю смотреть на бурную стихию окияна в час ее гнева.

– А вот идет пароход, – ответил Брэндон. – Мне думается, там жмутся на палубе десятка два несчастных, которые, не будучи художниками, предпочли бы видеть ваш океан спокойным.

– Они не поэты, сэр: величественный лик природы, непрестанно меняющий свои черты, сокрыт для их глаз. Я почитал бы себя недостойным сваво йискусства, если бы не мог ради него терпеть пустячные лишения, такие, как холод или зной. И, кроме того, сэр, как она ни тяжки, подобное зрелишше полностью меня вознаграждает; ибо, сколь бы ни были страшны мои личные беды, – а они чудовищны! – я не могу, взирая на зелень полей и грозное море, не забыть хотя бы наполовину выпавшие мне на долю горе и обиды; да и вправе ли такое жалкое создание, как я, думать о собственных делах пред лицом подобного зрелишша? Да, сэр, не могу! Мне становится стыдно; я склоняю голову и затихаю. Когда я берусь за изучение йискусства, сэр (а под ним я разумею природу), я не смею помышлять о чем-либо еще.

– Вы избрали предметом обожания весьма очаровательную и отзывчивую даму, сэр, – высокомерно ответил мистер Брэндон, разжигая сигару и делая первую затяжку. – Ваше пламенное увлечение делает вам честь.

– Если у вас найдется еще одна, – сказал Андреа Фитч, – я бы охотно закурил, потому как у вас, мне кажется, есть подлинная любовь к йискусству, а я здесь дьявольски продрог, прямо нет сил терпеть этот холод.